Русская книга о Марке Шагале. Том 1

Эксперименты его смелы и новы. Человек в отвратительно резком синем костюме в экономии целого создает один из интимнейших interieur’ов¹⁴. Картон, закрашенный почти только желтою краскою, с красными мелкими крапинками; смешной, обращенный кверху, выведенный черною чертой профиль молодого человека в шляпе, по-видимому, изо рта которого вылетают крошечные силуэты птиц¹⁵… Галиматья! Но вдруг вы находите точку, и все как бы проваливается; открывается безбрежный океан вечернего неба и маленький бумажный квадрат оказывается окном в бесконечный мир. Ухмыляющаяся рожица входящей в дверь нищенки освещена снизу таким изумительным рефлексом, лучше которого не создавали ничего и японцы¹⁶. И так далее, без конца, в изумительном разнообразии мотивов. Повсюду всевозможные piquanteries[89] интересные искажения и уродства рядом с благоуханнейшими тонкостями, острые оскорбления чувства красоты, как средства к его возбуждению, модуляции из тона в тон настроения и красочных гармоний…

Откуда это? Как оно попало в эту именно психику человека, по происхождению принадлежащего к среде, позволявшей, казалось, ожидать всего, что угодно, но не этой утонченной, болезненно-рафинированной чувствительности аристократа pur sang[90]. А он ли не принадлежит своей среде и своему родному народу, когда несколько лет массовых подавляющих впечатлений великого города соскочили с него, как сон, как только он окунулся в свою родную стихию, которую так странно, верно и мастерски передает, растворенную, правда, и преображенную в собственной индивидуальности. Одна из интереснейших загадок творчества!..¹⁷

Сыркин М. Марк Шагал // Еврейская неделя (М.). 1916. № 20. 15 мая. Стб. 41–48.

Перепеч.: Бюллетень Музея Марка Шагала. № 2(12). 2004. С. 13–16.

6. А. Эфрос (Россций). Заметки об искусстве. II. Шагал, Альтман, Фальк. 1916

«Бубновый Валет» 1916 года¹⁸, первое выступление в начавшемся сезоне большой художественной группы, принес обширную вереницу работ Шагала, Альтмана и Фалька. Три имени – но какая разноголосица, какие колебания, какое расстояние в их художественном «еврействе»! Словно немилостиво желая затруднить мне приступ к задаче, кто-то собрал их вместе на «Бубновом Валете». Да и с важнейшей, первозаконной, чисто художественной точки взять Шагала, Альтмана и Фалька в одни программные скобки – нельзя. Собственно, настоящим бубнововалетовцем является один Фальк, лишь у него найдем мы преемственное развитие тех задач, вкусов и приемов, которые характерны для «Бубнового Валета». Альтман сделан из совершенно другого теста: в нем живет какой-то «академик кубизма», – как парадоксально это ни звучит! – чувствуется обобщатель, стилизатор этого кубизма, смягченного и согласованного с вековой традицией живописи. Это – явление на редкость любопытное, и аналогию для него скорее всего следует искать в неоакадемических течениях «Мира Искусства», где Альтман отойдет в группу Петрова-Водкина, Яковлева, Шухаева и им подобных. А к искусству Шагала нужен путь еще более далекий от программной эстетики «Бубнового Валета». У Шагала найдем мы, во-первых, чрезвычайно сильное выдвигание сюжета, «содержания», «идеи» в картинах, в то время как «Бубновый Валет» весь и целиком занят вопросами формы, краски, тона; во-вторых: у Шагала – быт, просветленный, очищенный от передвижнического пота натурализма, быт, стоящий на грани реальности и визионерства, где реальность фантастична, а фантастика реальна, – между тем, ничто так не далеко и не чуждо «Бубновому Валету», как бытовая и мистическая струя в искусстве; наконец, в-третьих: техника Шагала ближе всего к французским интимистам, к мастерам «нового быта», скажем, к Вюйару, к Дега, а «Бубновый Валет» свою эстетику палитры черпает в сезанновских традициях и, в меньшей степени, в искусстве русских народных масс.

А. Эфрос. Начало 1920-х

Но и ничуть не меньше различие этих трех художников в пределах национальной стихии их искусства. Такой необычный во всем, совершенно особый, талант Шагала и здесь поражает своей самозаконностью. Когда мы говорим о еврействе и художнике, то мыслим их стоящими на разных концах, и наши пожелания заключаются в том, чтобы художник пошел навстречу национальной стихии, а момент встречи их, взаимопроникновения грезится как рождение национального творчества. У Шагала все это стоит вверх ногами. Не центростремительный, а центробежный замечаем в нем путь, не из общего мира в еврейство, а из еврейства в общий мир красоты сейчас идет он.