Русская книга о Марке Шагале. Том 1

Шагал еще очень молод, и вполне извинительны некоторые отрицательные стороны его искусства. Иногда он дает в себе волю тому, что мы называем литературщиной. Иногда он начинает и кривляться (что избежать почти невозможно в нашу эпоху поголовного гаерства и лганья). Наконец, в Шагале много и тех черт, которые принято объединять под словом легкомыслие. Но в основе своей он настоящий художник, до кончиков пальцев художник, способный в свои частые moments d’élection[82] всецело отдаваться стихии живописного творчества, полный ярких и острых образов и вдобавок в значительной степени уже подчинивший себе ремесло своего искусства, умеющий «говорить» не только выразительно, но и четко, изящно, гибко.

И Париж, куда этот юноша-провинциал поехал лет пять назад, совершенным невеждой и «простодушным примитивом», Шагал сумел использовать так, как это умеют делать лишь очень даровитые, очень проницательные люди. Все модное прошло для него почти бесследно. Зато, не утратив ничего от своей свежести, он развил там свое чувство изящного и приобрел в смысле техники чарующую беглость почерка и необходимое для себя владение красками. Кстати, о красках. Одна из прелестей Шагала заключена, по-моему, в том, что он пренебрегает яркостью и цветностью. Общее впечатление от его картин скорее серое и монохромное. Но в данное время поголовного «дранья глоток» такая сдержанность только говорит в пользу художника, тем более, что каждая картина, каждый этюд обличает в своем красочном эффекте тонкую и своеобразную гармонию.

Бенуа А. По поводу «еврейской выставки» // Речь (Пг.). 1916. № 109. 22 апреля. С. 3. Перепечат.: Kamenski 1988. Р. 361 (пер. на фр., в сокр.); Каменский 2005. С. 267–268.

4. Я. Т-д [Я. Тугендхольд]. Письмо из Москвы. 1916

<…> В одном из №№ «Речи» А.Н. Бенуа, дав отрицательный отзыв об еврейской выставке⁷, приходит к общему заключению о том, что художникам не следует группироваться под стягом еврейства, как и вообще под каким бы то ни было «национальным» стягом. Я не видел этой петроградской еврейской выставки, но вполне полагаюсь на большое критическое чутье, на широкий и изысканный вкус А.Н. Бенуа. Однако, неудачу еврейской выставки он приписывает не организации ее, а самому существу дела; «еврейская выставка, как таковая, такой же абсурд, как русская или французская выставки, как таковые», – пишет А.Н. Бенуа. Фидий, Буше и Достоевский, по его мнению, хороши не потому, что они национальны, а потому, что в них «интерес, выходящий за всякие пределы национального». Отсюда делается вывод, что похвала национальности в искусстве есть, в сущности, дань «повальному увлечению политикой», «опасный соблазн» и «коварная ошибка». <…>

В упомянутой статье А.Н. Бенуа искренне и горячо приветствует молодой талант художника-еврея, Марка Шагала. Но примечателен главнейший мотив этого приветствия. А.Н. Бенуа радует и поражает в шагаловской живописи «улыбка Бога» именно тем, что она «открывается среди особенно неподходящей обстановки». Он допускает, что улыбаются Сорренто, Афины, avenue du Bois, русский пейзаж, «Записки охотника»… «Но что грязная, вонючая, жидовская дыра» с ее кривыми улицами, с ее подслеповатыми домишками, с ее безобразным, удрученным нуждою населением оказывается для глаза художника полной и прелести, и красоты, и поэзии… – это его удивляет особенно. Но казалось бы, почему же это уж т а к изумительно? Разве не всюду – Бог? Живопись Шагала действительно прекрасна тем, что, преодолев погромные страхи Айзмана, она полюбила витебский быт умиленно и нежно. Но ведь А.Н. Бенуа говорит не о п о г р о м н ы х страхах. «Я никогда не видал такой жалкой “дыры”, какую изображает Шагал, и я бы удавился с тоски, если бы только день вынужден был слоняться вдоль этих заборов, если бы пришлось общаться со всем этим “темным людом”», признается он. Но именно то, что этот «темный люд» не «давится с тоски», а живет, страдает, молится и рождает своих художников, и доказывает, что он не так «темен», что в нем неизбывен Бог. А.Н. Бенуа, образованнейший русский критик и чуткий художник, этого к а к б удто не знал, а вот пришел еврейский художник и э т о обнаружил. Не так ли обнаружил некогда и русскую поэзию в русской «скудной природе» Саврасов своей картиной «Грачи прилетели», – поэзию, которой, быть может, действительно «не поймет и не заметит гордый взор иноплеменный»⁸…

И такова связь национальности с искусством – это та с в я з ь л ю – б в и к своей родной красоте, которая дает свет и силу, которая делает героями обывателей маленьких Сербии, Бельгии и Польши.

Я. Т-д [Тугендхольд Я.]. Письмо из Москвы // Аполлон (Пг.). 1916. № 4–5. Апрель – май. С. 83–85.

5. М. Сыркин. Марк Шагал. 1916

<…> Меня тянет поговорить о совсем необыкновенном новом явлении.