Русская книга о Марке Шагале. Том 1

Война опустошила художественную атмосферу Парижа. В 1914 г. Шагал снова оказался в захолустном Витебске. Точно отрезвленный «затхлой, топкой и грязной» атмосферой гетто, художник снова возвращается к специфически еврейским темам; «Праздник», знаменитый зеленый «Еврей», «Раввин»³⁰, «Окрестности Витебска», – все это относится к четырнадцатому году. Любопытна творческая физиономия Шагала этого периода. Формальные увлечения и «откровения» художника заметно приглушили в нем остроту социального негодования. Живопись Шагала начинает освобождаться от наваждений и вместе с тем от мистического истолкования своей социальной среды. Из Парижа художник вернулся влюбленным в цвет и в эстетическую выразительность линейного узора. «Именины» (1915 г.) возвращают нам Шагала живописцем декоративного уклона. Очертания фигур становятся изысканнее и тщательнее. Сюжет не выпирает больше своей повествовательностью. Фон трактован плоско, декоративно и уснащен намеренно орнаментальными узорами. В семнадцатом году (знаменитая «Прогулка» в Русском музее) декоративность Шагала достигает своего апогея. Не ограничиваясь контуром, художник переходит к тщательной эстетической обработке цвета. Как в ленинградской «Прогулке», так и в двойном портрете «Живопись» (1918 г.)³¹, Шагал пользуется краской исключительно для передачи ц в е то в о г о з в у ч а н и я (фиолетовый, зеленый), совершенно не считаясь с реальным колоритом предметов.

Этот третий, послезаграничный период творчества Шагала был отмечен одно время критическим моментом Шагала, как живописца. От плоской трактовки поверхности Шагал незаметно для самого себя подходит к специфическим приемам графики. Большой холст 1918–19 года «Портрет жены» ³², выдержанный в трех приглушенных тонах белого, черного и зеленого, временно вводит редкого подлинного живописца на русской почве, Шагала, в круг специфически «петербургской», «графической» школы живописи. Начинается напряженная борьба живописного инстинкта художника с графической традицией северной русской школы. Временно от этой внутренней борьбы Шагала отвлекает революция. В восемнадцатом году Шагал – комиссар витебской Художественной Школы и автор агитационных плакатов («Вперед, вперед без остановки» и др.). – «В этой жалкой “дыре”, с почти стотысячным населением, где когда-то коснел какой-то Юр[ий] Клевер и доживает жалкое передвижничество – ныне, в дни Октябрьские – раскачивалось многосаженное революционное искусство», – корреспондировал из Витебска воодушевленный Шагал («Искусство Коммуны», № 3, от 22 декабря 1918 г.)³³. Но вслед за увлечением обнаружились противоречия. Для широких масс живопись Шагала казалась мало понятной. Тенденция развития левой живописи, напротив, вела к еще большей алогической последовательности, вплоть до полного отрицания изобразительности и картины, как таковой, вообще. А между тем Шагал, как художник, мог жить и развиваться только в сфере и з о б р а з и т е л ь н о й и у с л о в н о р е а л ь н о й живописи. Одно время казалось, что художник может найти свое нормальное приложение в театре. К этому времени (1920 г.) относятся замечательные декоративные росписи и декорации Шагала для Еврейского Камерного Театра в Москве, которые своим экспрессионизмом определили чуть ли не весь последующий стиль театра. Но и отсюда, от огромных панно и разнообразных декораций и костюмов к пьесам Шолом-Алейхема («Мазелтов», «Это ложь!») живописная натура Шагала влекла его неумолимо к картине. Об этом свидетельствует и лучшее из панно – необычайный фиолетово-малиновый «Музыкант» и другие простенки стенной росписи.

В двадцать втором году Шагал – в Германии. Раздавленная мировой войной, повергнутая в депрессию и в болезненно-напряженное искусство психологического экспрессионизма, Германия сразу вспоминает восемь лет отсутствовавшего Шагала. Формальный экспрессионизм Шагала жадно воспринимается, как высшая ступень родного искусства. Его влияние на немецких художников – огромно. Проходит год, и Шагал – в Париже. Из завсегдатаев кафе «Ля рюш» остались немногие. Зато оставшиеся выросли в крупных художников. Шагал явно отстал. Год, другой уходит на овладение техникой современной парижской школы. В «Двойном портрете»³⁴, в «Живописи» 24-го года Шагал еще живописец «немецкой» экспрессионистической школы. Следующий год является поворотным. Фактура полотен Шагала заметно меняется. В многообразной серии цветов с фигурами художник овладевает постепенно густой, объемной палитрой; заостряя выразительность краски, доводит ее до реальной пластичности. Теперь Шагал – уже не отставший от своих былых парижских товарищей, а один из крупнейших современных живописцев с мировым именем. Одна из последних работ Шагала, его жизнерадостная «Весна в Париже» (1928 г.), это доказывает особенно убедительно.

Такова кривая развития Шагала-живописца. Шагал-график – тема особая.

Аранович Д. Художники Парижа. Марк Шагал // Красная панорама (Л.). 1928. № 47. 23 ноября. С. 13–14.

11. В. Вейдле. Заметки о Шагале. 1933