Русская книга о Марке Шагале. Том 1

Приходила его разведенная жена. Белая, как статуя, и холодная, как лед. Ни единого ласкового или хотя бы заботливого взгляда. Но Эльяшев шептал мне возбужденной скороговоркой: «Вы взгляните на нее как художник, обратите внимание на ее жесты, присмотритесь к ее профилю, ее черным волосам, ее глазам…».

Но я был равнодушен. И думал только о моем полупарализованном друге, у которого было очень мало радости в жизни. С рукой, висящей как плеть, подволакивая правую ногу, он бродил туда-сюда по квартире в своей грязноватой выцветшей куртке. А когда на столе появлялся кусок конины – это был праздник.

В конце концов он уехал в Ковно, из Ковно – в Берлин, а из Берлина вновь попал в Ковно, и на этот раз – навсегда⁷⁵. В Берлине в 1922 году я увидел уже другого Эльяшева, с другой улыбкой, в которой не было ни капли бодрости. Мы встретились дважды: в румынском кафе и у меня дома.

Последние годы свободы в Германии и последние годы жизни Эльяшева.

Но ему еще повезло не быть похороненным заживо и не видеть самого большого позора в мировой истории, когда евреи, чьи тревоги и тяготы Эльяшев принимал так близко к сердцу, не могли получить даже горстки земли в могилу.

Эльяшеву выпала честь быть похороненным в своем родном городе. Все евреи закрыли дома и лавки и пошли проводить его туда, где под травой и камнями лежат праведники.

Я бы мечтал увидеть еврейский Ковно и его могилу и сообщить ему хорошую новость: он может покоиться с миром – его ценят и всегда будут ценить как классика идишской литературной критики.

Шагал М. Памяти моего друга Баал-Махшовеса // Литерарише блетер [Литературные страницы] (Варшава). 1939. № 16. 9 июня (идиш).

Перепечат.: Harshav 2004. С. 232–235 (пер. на англ.); Шагал. Мой мир 2009. С. 138–141.

Печатается по: Шагал. Мой мир 2009.

22. Письмо в редакцию

Уважаемые друзья!

Благодарю вас за отклик на мою картину «Революция», которую я написал почти точно к дате 25-летия Советской революции.

Я не был отрезан от моей родины никогда. Потому, что моя живопись не способна существовать без нее и ни в какой другой стране не может ассимилироваться. И теперь – когда Париж, столица пластического искусства, куда все художники мира имели обыкновение ездить, мертв – я часто спрашиваю себя: где я?

Я шлю своим большим советским друзьям и коллегам – писателям и художникам, и еще бóльшим художникам – героям-красноармейцам всех фронтов – мой сердечный привет и пожелания. Я надеюсь и я уверен, что кровью своей они напишут самую прекрасную и замечательную картину жизни и Революции, произведение, на которое мы, просто люди и просто художники, будем взирать с восхищением и жить в его ярком сиянии.

Шагал М. Письмо в редакцию // Моргн фрайхайт [Утренняя свобода] (Нью-Йорк). 1944 (идиш).

Печат. по: Ангел над крышами 1989. С. 175.

23. К моему городу Витебску

Давно уже, мой любимый город, я тебя не видел, не слышал, не разговаривал с твоими облаками и не опирался на твои заборы.

Как грустный странник – я только нес все годы твое дыхание на моих картинах. И так с тобой беседовал и, как во сне, тебя видел.

Мой дорогой, ты не спросил с болью, почему, ради чего я ушел от тебя много лет назад.

Юноша, думал ты, что-то ищет, какую-то особую краску, которая рассыпается, как звезды с неба, и оседает светло и прозрачно, как снег на наши крыши. Откуда он это берет, как это приходит к нему? Почему он не может найти все это рядом, тут в городе, в стране, где родился? Может, этот парень вообще «сумасшедший»? Но «сойти с ума» от искусства?..

Ты думал: «Вижу – я этому мальчугану в сердце запал, но он все “летает”, он срывается с места, у него в голове какой-то “ветерок”».

Я оставил на твоей земле – моя родина, моя душа – гору, в которой под рассыпанными камнями спят вечным сном мои родители.

Почему же я ушел так давно от тебя, если сердцем я всегда с тобой, с твоим новым миром, который являет светлый пример в истории?

Я не жил с тобой, но не было моей картины, которая не дышала бы твоим духом и отражением.

Иногда бываю я печален, когда слышу, что люди говорят обо мне на языках, которых не знаю и не могу понять, – они говорят о моем отношении к тебе, будто я забыл тебя. Что говорят они?

Мало мне моих художнических терзаний, должен я еще выстоять как человек.

Не зря я издавна мечтал, чтобы человек во мне не был виден – только художник.

Витебск. Бой в районе Ильинской и Покровской церквей. 1941

Витебск. Руины в районе костела Св. Варвары. 1941

Витебск. Колонна евреев под охраной солдат вермахта. Июль 1941

Немецкие офицеры в Витебске. 1943

Еще в моей юности я ушел от тебя – постигать язык искусства… Я не могу сам сказать, выучился ли я чему-либо в Париже, обогатился ли мой язык искусства, привели ли мои детские сны к чему-то хорошему.

Но все же, если специалисты говорили и писали, что я достиг чего-то в искусстве, то я этим принес пользу и тебе.