Русская книга о Марке Шагале. Том 1

Работая над книжными иллюстрациями, я всегда мечтал о некоем слиянии с литературой – нашей или других народов, – начиная с Библии, Лафонтена, Гоголя, Переца, Шолом-Алейхема вплоть до наших современников. Я старался не просто проиллюстрировать произведение, для меня это была попытка художественного переосмысления и сближения двух искусств. И пусть у каждого рода искусства имеются свои законы и правила, есть некая сердечная линия, которая в конечном счете их сближает. Насколько я в этом преуспел, с христианами или евреями, – это другой вопрос. Как-то раз, например, в год смерти Переца [1915], я попытался сделать что-то для его «Сказок в народном духе». Попросил меня об этом хороший человек, ученый Нохем Штиф. Но его атеистические взгляды и «огромность» издательства позволили ему сделать из моих рисунков и текста нечто вроде брошюры на дешевой оберточной бумаге, ценой в копейку. Естественно, от подобного «издания» и от моих стараний давно уже и следа не осталось. Не знаю, больше ли мне повезло со стихами Лесина, там было много моих рисунков⁸⁰, он долго и упорно упрашивал меня сделать для него иллюстрации, – однако на сегодня с меня хватит.

Обложка книги Марка Шагала «Моя жизнь». (Палестина, 1943)

Взгляните только на бедный Эрец Исраэль – даже в военное время, несмотря на нищету, там опубликовали несколько моих книг с иллюстрациями и на прекрасной бумаге…⁸¹

Конечно, для меня было чистым удовольствием иллюстрировать Фефера. Потому что в его стихах я чувствовал огонь, который пылает в сердцах его героев. Они восстают как дым, как жар, исходящий из самой земли, они несут в себе прообраз нового человека. Я всегда с радостью присматриваюсь к такому человеку в реальной жизни, я вижу в нем не только отдельную личность – я смотрю дальше и вижу за ним целую страну, ее просторы, ее народ. Мне везет, я то и дело встречаю подобных людей. В самом деле, почему тысячные массы с таким волнением слушали Михоэлса и Фефера? Потому что за ними они смогли увидеть и почувствовать страну, народ, живую душу.

Ицик Фефер, Альберт Эйнштейн и Соломон Михоэлс. Нью-Йорк, 1943

Соломон Михоэлс и Ицик Фефер на митинге на стадионе «Поло-Граунд». Нью-Йорк, 1943

И я очень надеюсь, что те, чьи сердца полны сочувствия к многострадальному еврейству, не пожалеют сил и вместе с дружественными, объединившимися его представителями помогут спасти наш народ. Хочется верить и надеяться, что сила этой огромной страны [СССР], где евреи сражаются в общем строю с представителями других народов, станет сильнее и поможет еврейскому национальному возрождению всюду, в том числе и в Эрец Исраэль, – и это будет вернее, чем пустые слова тех, кто только кормит нас обещаниями да издает «Белые книги»⁸²…

Рукопись (автограф, идиш) находится в архиве YIVO в Нью-Йорке. Статья опубликована в журнале «Найлебен» [ «Новая жизнь»] (Нью-Йорк) в июне 1944 г. с подзаголовком «Искусство прямолинейности и чистоты».

Перепечат.: Марк Шагал: Приходит время // Ангел над крышами 1989. С. 133–141 (с сокр.); Шагал об искусстве и культуре 2009. С. 173–186.

Печат. по: Шагал об искусстве и культуре 2009 (с сокр.).

25. О французской живописи Лекция, прочитанная в колледже Маунт-Холиук, август 1943 / март 1946

<…> Я впервые приехал во Францию в 1910 году⁸³. Париж был моей мечтой. Мое искусство возрастало на благодатной витебской почве, но оно развивалось, и Париж стал тем живительным источником, без которого мое творчество просто зачахло бы, как дерево без воды.

В России было две художественные традиции: народная и религиозная. Мне нужно было искусство, основанное на реальной жизни, а не только на воображении. Я сам вышел из народной среды, однако народное творчество, которое, кстати, мне всегда нравилось, все же меня не удовлетворяло. Оно было замкнутым. Ему не хватало эстетической утонченности, этого достижения современной цивилизации. А я всегда любил утонченность, меня интересовали эстетические новшества. У меня на родине эстетизированным и утонченным было религиозное искусство. Я признавал ценность некоторых великих работ, выполненных в иконописной традиции, – например, творчество Рублева. Но это было исключительно религиозное, православное искусство, поэтому мне оно оставалось чуждо. На мой взгляд, Христос – это великий поэт, поэтическое учение которого забыто нашими современниками.

Я хотел каким-то образом соединить утонченность с жизненностью, и мне казалось, что именно Париж подскажет мне идеи.