Хотя я был тогда идеалистом гораздо большим, чем сейчас, но понимал и тогда, что идеалистические замыслы, становящиеся политикой, увы, не могут быть осуществлены без помощи политиков. Через корреспондента «Юманите», сопровождавшего меня в той поездке, я запросил срочного свидания с генсеком французской компартии Морисом Торезом по очень важному и неотложному делу. Хотя компартия Франции вовсе не находилась на нелегальном положении, наше свидание было обставлено в духе подпольного Сопротивления: несколько раз меня пересаживали из одной зашторенной машины в другую, пока мы не оказались у ворот, перед которыми стояли два автоматчика в камуфляжных куртках. Своего корреспондента дальше не пустили, и я одиноко зашагал через двор. Тут мне навстречу вышел высокий широкоплечий человек с лысоватой маленькой, не по росту, головой и с гигантским черным догом, агрессивно рвущимся с поводка. Однако рука вождя французских коммунистов была хоть и ласкова, а тверда.
Он пригласил меня в свой довольно буржуазный по обстановке дом, и я за чашечкой кофе изложил цель своего визита: было бы хорошо, если бы Морис Торез, обратившись в наше политбюро, письменно поддержал просьбу Марка Шагала вернуть ему советское гражданство, чтобы он мог навсегда поселиться в родном Витебске.
Марк Шагал, Надя Леже и Морис Торез. Париж,1960-е
С.А. Виноградов. Париж, начало 1960-х
М.И. Ромм. Москва, 1960-е
Я вскользь добавил, что, как мне кажется, это было бы в интересах французской компартии, и товарищ Торез заметно оживился, сказав, что он непременно напишет на днях такое письмо.
Однако я объяснил, что лучше отдать это письмо мне, потому что я смогу вручить его непосредственно Никите Сергеевичу вместе с подарком Шагала. Мой собеседник подумал и согласился. Письмо доставили мне в гостиницу через день, и там было вполне позитивное заключение о полезности возвращения Марка Шагала и для престижа СССР, и для международного коммунистического движения.
Примерно такое же письмо мне дал посол СССР во Франции Сергей Александрович Виноградов, уточнив, что вообще-то подобные письма лучше направлять диппочтой, но уж так и быть, он сделает исключение.
– Хотя, – добавил посол, посмеиваясь, – мне еще может нагореть за это.
И как в воду глядел!
В московском аэропорту меня встретила Галя, вернувшаяся домой раньше. И хотя трусихой она не была, но заметно волновалась.
– За тобой прислали машину из ЦК, от Лебедева.
Владимир Семенович Лебедев был помощником Хрущева, и именно он, надо отдать ему должное, помог мне напечатать в «Правде» стихотворение «Наследники Сталина». Но сейчас он был мрачен как туча: времена стремительно менялись.
– Ну, вы сделали нам подарочек: напечатали без спросу автобиографию во Франции, а мы тут расхлебывай… Голову потеряли. Забыли, где живете! А это что у вас в руках?
– Книга. Художника Марка Шагала. Всемирно известного.
– Не знаю. Не слыхал о таком. Эмигрант, что ли?
– Да, но не политический. С надписью для Никиты Сергеевича. Он вернуться хочет. В родной Витебск. Вместе со своими картинами.
Лебедев взял книгу, полистал:
– А что это тут сплошные евреи, и все в лохмотьях?..
– Они же дореволюционные… За чертой оседлости… Если выставить эти портреты и сопоставить с современностью, то ясно будет, какие произошли перемены.
– Ну, это еще неизвестно, что именно станет ясно… – пробурчал Лебедев. Он явно был не в духе. И вдруг его палец замер на одной из репродукций:
– А что они тут под потолком делают?
– Целуются, Владимир Семеныч…
– Евреи, да еще и летают… Не буду я эту книгу Никите Сергеичу совать. Вы что, рехнулись там, в своих Франциях? – А вот у меня письмо Мориса Тореза в поддержку возвращения Шагала.
– У нас деньги тянет, а еще нас и учит!..
– А вот и письмо посла нашего Виноградова, тоже в поддержку.
– А ему вообще пора домой… Заберите-ка вы эту книжку от греха подальше и спрячьте. Не буду я Никиту Сергеича раздражать. Потом еще спасибо скажете.
Единственное, о чем я жалею, что не забрал тогда эту книгу. Потом меня остановил как-то в мосфильмовском коридоре Михаил Ильич Ромм:
– Вы знаете, Женя, книга с автографом Шагала, которую вы привезли Хрущеву, оказалась у меня в руках. Сейчас спешу, надо поговорить…
Но мы с ним так и не поговорили – он вскоре умер. У кого сейчас эта книга?
20. М.М. Плисецкая
– Это первая позиция?
– Нет, это вторая.
– А какая же первая?
Показываю Шагалу первую балетную позицию.
– Я тоже могу так встать.
Марк Захарович выворачивает ноги, но устоять в противоестественном для своего тела положении – не может. Спотыкается.
– Кельке шоз. А что еще нужно танцору?
– Еще нужен высокий подъем.
– А у меня подъем высокий?
Сняв ботинок и засучив чесучовую брючину, Шагал демонстрирует свою ступню.
– Ну что ж, меньше, чем у Анны Павловой, но… годится.
Вава Шагал, жена художника, в просторечии Валентина Григорьевна, увещевает: