Я Шагалу много раз повторял: «Марк Захарович, вам нужно приехать в Москву, вас очень ждут и вас очень любят». А он мне в ответ: «Это небезопасно, потому что я уехал… в общем, я удрал, я как бы невозвращенец. И несмотря на то, что у меня французское гражданство, могут быть неприятности».
В общем, он боялся. В конце концов в 1973 году его пригласили, и он приехал. Встретили его как патриарха. Забросали цветами. В Третьяковскую галерею, когда он пришел, невозможно было пробиться. Шагал привез с собой литографии и подарил музею. Экспонировали также некоторые его работы из коллекции Третьяковки. Но выставка все-таки получилась куцая, недостойная Шагала.
Тем не менее он был счастлив. «Костаки, я обязательно должен быть у вас!» – «Марк Захарович, конечно». А ведь он почти ни у кого не был, хотя приглашали его многие знаменитости. Он даже у сестры своей не побывал. Словом, получаем мы приглашение от французского посла на обед. Посол с женой, их дочь или сын, не помню, Вава, Шагал, Зина97
и я. Помню, нас угощали водкой, блинами с икрой, на второе что-то очень вкусное, в общем, шикарный обед.После обеда приехал Шагал ко мне. Стал ходить по комнатам. У каждой стены останавливался и каждую картину гладил: «Ах, вот она… Ведь я ее помню, мы дружили с художником. Малевич – прекрасный художник, прекрасный художник. Мы с ним немножко спорили… Костаки, вы сделали великое дело. То, что Вы собрали, и то, что я вижу сейчас, это… это потрясающе! Вы должны быть награждены за этот труд».
Подошел к стене, где висели его картины. Все знакомые, родные ему вещи. «Вот, – говорит, – ах, вот это и это… А я готов бы был купить все эти работы, если недорого». – «Марк Захарович, я не продаю». А сам с трепетом душевным пошел в соседнюю комнату, несу портрет Беллы, этого Шагала – не Шагала. «Марк Захарович, вы обещали подписать. Вы три раза сказали, что это ваша вещь». Положил перед ним и жду. А он посмотрел и обращается к Ваве: «Вава, как ты думаешь, это я?» Вава отвечает: «Я очень сомневаюсь, Марк». Развел Шагал руками и… не подписал.
Марк и Валентина Шагалы в доме Г.Д. Костаки. Москва, июнь 1974. Фото В.Б. Янкилевского
Тут Зина принесла сэндвичи с икрой, стали фотографироваться. Я пригласил Володю Янкилевского и Отари Кандаурова – хотел, чтобы Марк Захарович познакомился с молодежью. Взял он мой альбом, что-то написал, нарисовал каких-то петухов. Молодым говорит: «Почему вы не приезжаете в Париж?» Володя Янкилевский отвечает: «Знаете, Марк Захарович, это очень сложно. Мы можем поехать, но если только навсегда». – «А вот этого не делайте! Жизнь художников Парижа – очень тяжелая и очень сложная. Я долгое время перебивался… Путь тернистый. О нет… А чем вы здесь зани маетесь?» Володя говорит: «Пишу картины, графикой занимаюсь. Чтобы заработать деньги, делаю иллюстрации в книгах». – «А во Франции иллюстрации никому не нужны. Там тот, кто делает иллюстрации, прочно сидит на своем месте. И вы должны ждать, когда он его освободит. А он все не умирает. Вы скорее умрете!» В общем, он их всячески убеждал, что «ехать за границу не стоит».
Потом Шагал уехал.
А вот «Шагал – не Шагал» так и остался у меня неопознанным. Думаю, надо дать его эксперту, чтобы доказать, что это – все-таки Шагал98
. Неужели это так трудно! Взять хотя бы такую деталь. Еврейка-старуха изображена в кофте с цветами. Точно такой же рисунок есть на одной из гуашей Шагала.Произошел у Шагала казус и с сестрой Марьясей. Ей очень хотелось съездить во Францию, посетить брата. Она меня просила это устроить, и будучи в Париже, я сказал: «Марк Захарович, Марьяся очень просит, чтобы вы ее пригласили на месяц. Если не ее, то хотя бы ее дочь». На что он ответил: «Я много об этом думал и считаю, что этого делать не стоит. И знаете почему? Я человек пожилой, а как вы знаете, у пожилых людей здоровье не очень хорошее. Моя сестра Марьяся тоже немолода. Мы не видели друг друга более шестидесяти лет… Встретимся и оба начнем плакать. Мы будем плакать и страдать. Это очень плохо для ее здоровья и для моего. Я же не могу ее взять к себе на постоянное жительство, она приедет на один месяц из трудных коммунальных условий Ленинграда. А здесь она увидит, что ее брат занимает дом в десять или двенадцать комнат, уютный, теплый, с садом, с прислугой. Она поживет тут месяц, а потом ей будет очень тяжело вернуться в Ленинград. Так что, я думаю, не стоит…» В общем, отказался…
К тому же еще Шагал был на сестру немножко в сердцах. У Марьяси остались некоторые его вещи. И он об этом знал. Он у нее оставил, например, платье, им для нее расписанное, несколько гуашей. Когда Ида приехала за этими вещами в Ленинград и спросила Марьясю, где все это, та ответила: «Да, были какие-то пустячки. А платье уже истрепалось. В общем, я все это выбросила». Такое Шагал простить не мог…