Году в пятьдесят третьем – пятьдесят четвертом мне предложили купить двусторонний холст Шагала. На одной стороне был портрет, как утверждали, Беллы. На обороте, на фоне церкви и покосившихся домов – несколько фигур спорящих между собой евреев92
. Работа находилась в другом городе, и я получил только фотографии обеих сторон. Качество их было плохое. Отправил фотографии Шагалу с просьбой подтвердить подлинность вещей. Шагал не ответил ни да, ни нет, объясняя это так: «На родине я оставил много картин, и теперь трудно вспомнить все вещи. Помимо того, фотографии, которые вы прислали, плохого качества…».Получив такой неопределенный ответ, я было собрался писать владельцу, что от покупки отказываюсь. Но продававший холст, опередив меня, сообщил, что передумал продавать, так как то, что он, в свою очередь, собирался купить на вырученные деньги, продали, и пока он от продажи Шагала думает воздержаться. «Тем лучше, – подумал я, – теперь мне не нужно отказываться…»
А в Вансе замечательные были дни!
Надо сказать, что Шагал придерживался очень строго режима. Вава могла прервать его на полуслове и заявить: «Марк, тебе пора отдыхать». И он покорно вставал и шел отдыхать. Никто не смел в это время его беспокоить. Исключений ни для кого не существовало, даже если бы позвонил сам премьер-министр, Шагал не отреагировал бы.
По вечерам он водил меня по маленьким ресторанчикам в Сен-Поль-де-Ванс: три-четыре столика и одна парочка сидит где-то в углу. Мы бывали втроем – Вава, Шагал и я. Хозяин приносил в корзине свежую рыбу, показывал ее, Шагал выбирал: «Вот это». Рыбу жарили, горел открытый огонь. В общем, я чувствовал себя в каком-то раю.
В один прекрасный день он повез меня в знаменитое кафе. Кажется, оно называлось «Золотые голуби», там находилось большое собрание картин известных мастеров: Сезанн, Пикассо, Матисс, Шагал, Кандинский, еще кто-то
Сидим мы за столиком в саду, на открытой веранде. Шагал как бы невзначай спрашивает: «Костаки, а вы купили тот портрет Беллы?» Я говорю: «Нет, Марк Захарович, потому что вы ничего точно мне не сказали, и я побоялся покупать». – «Нет, нет, как же, я вам хотел написать. Это – действительно моя работа. Так что вы, голубчик, обязательно купите. А на обратной стороне – это мой пейзаж».
А надо сказать, что на портрете Беллы слева в верхнем углу стояла большая десятка (10) зеленого цвета. Я спросил его, что это значит. Он объяснил, что в то время было очень трудно с холстами, их было мало, и художникам их выдавали под номерами: номер 1, номер 2… «Это был холст номер 10, и я решил так и оставить». Меня окончательно покорила эта деталь: «Ну тогда я куплю!»
Приехав в Москву, я к великому огорчению обнаружил, что потерял номер телефона и адрес человека, продававшего двустороннюю вещь. Но, как говорится, на ловца и зверь бежит: спустя два – три месяца этот человек прислал письмо с сообщением, что теперь он готов продать холст, но не дешевле чем за восемь тысяч. Я согласился: «Привозите». Он приехал и привез свернутый в рулон холст.
Я осмотрел его за две минуты. Небрежно отодвинув холст в сторону, вынул заранее приготовленные деньги и предложил продавцу их пересчитать. Уверен, что ему не доводилось продавать такие картины и такого покупателя, как я, у него не было.
Положив деньги в карман, он удалился.
ШАГАЛ – НЕ ШАГАЛ. ПРОДОЛЖЕНИЕ
В 1959 году предполагалась большая ретроспективная выставка Шагала в Гамбурге. Он прислал письмо с просьбой прислать все, что у меня есть из его работ. Собрав все, что у меня было, работ двенадцать93
, я послал и ту, которую мне рекомендовал купить Марк Захарович. Долго пришлось возиться с разрешением на вывоз. Прилетел из Москвы через Стокгольм – Копенгаген в Гамбург буквально за три-четыре дня до открытия выставки, как говорится, под занавес. <… >Когда ящики доставили в музей и начали распаковывать, в зале уже шла развеска. Я разложил привезенные картины. В зале, где это происходило, помимо Хенцена94
были Ида, дочь Марка Захаровича, ее муж Франц Мейер и еще человек восемь. Среди них куратор и те, кто помогал в развеске. Шагал не пожелал приехать на выставку.Мейер и куратор заявили, что портрет старой женщины95
вешать не будут. «Почему?» – удивился я. «Поймите, Костаки, это очень ответственная выставка, – говорит Ида. – Решается, быть ли отцу наверху или нет. Вещи должны быть отборные». Я пытался возражать: «Ида, это ужасная глупость. Эта вещь примерно 1906 или 1908 года. Это ранний Шагал. Она действительно написана в серо-коричневых тонах. Поверьте, я не еврей, но когда смотрю на нее, мне хочется плакать. Ведь это – идише-мама. Как же можно отвергать такое произведение?»