Русская книга о Марке Шагале. Том 2

<…> Я не знал, что Вам в декабре исполнилось семьдесят. <…> Помню я Вас 23-летним – Петроград, предиюльские дни, наш «левый блок» союза деятелей искусств, моя комнатка на третьем этаже (по внутренней винтовой железной лестнице вверх, в Академии художеств, в бывш[ей] кв[артире] 5 С. Исакова), у Левушки Бруни, у его покойной матери Анны Александровны, с люстрой под потолком из морских раковин; огромный кожаный диван, который я однажды, после невероятного количества впечатлений, крепко уснув с «козьей ножкой» в руке, прожег… Там жил я; приезжал и у меня останавливался Вел. Хлебников в те дни… (это октябрь и ноябрь 17 года), где иногда собирались люди из этого «лев[ого] блока» – Шагал, Вы, Натан Исаевич, Ник. Ник. Пунин, Л. Бруни, В. Маяковский, Арт. С. Лурье, композитор, Юр. Анненков и многие другие – об этом кое-что есть в т. V «Октябрь на Неве» у Хлебникова <…>

ОР РНБ. Ф. 1126. Оп. 1. Ед. хр. 306. Л. 5–5 об. Автограф.

268. М. Орлова. Из книги «Искусство Советской Белоруссии»

[1960]

<…> Шагал еще до революции приобрел известность в кругах российских любителей модернизма: это был художник, связанный с таким получавшим все большее распространение в Западной Европе течением, как экспрессионизм. В своем творчестве он показывал жизнь еврейского местечка в болезненносубъективном и мистическом преломлении. В Витебск Шагал приехал в качестве губернского уполномоченного по делам искусств. <…>

Художественное оформление Витебска к первой годовщине Октября было осуществлено целиком по эскизам и под руководстовм Шагала. Покрывая стены зданий своими композициями, написанными в кричащей зелено-желтой гамме, Шагал не изменял приемам экспрессионизма.

Наряду со всеми этими фактами нельзя не сказать, что в Витебске, как и повсюду в Белоруссии, нашла свое отражение тяга к искусству народных масс. Приток рабочей молодежи в художественную школу, живейшее желание мастеров-ремесленников участвовать в украшении города не мог не отметить и Шагал. Наконец, интерес масс к искусству проявился в самой активности протеста против фокусов художников-формалистов. Даже близкие формалистам авторы, писавшие о белорусском искусстве того периода, вынуждены признать, что массы совершенно не принимали это формотворчество.

Вот почему «левые», хотя им и удалось захватить в Витебске командные посты, чувствуют себя неуверенно и с окончанием гражданской войны быстро покидают Витбск (Шагал уезжает в 1921 году в Москву²³¹, чтобы затем отправиться за границу) <…>

Орлова М. Искусство Советской Белоруссии: Очерки. Живопись. Скульптура. Графика. М., 1960. С. 56, 58, 59.

269. Г.Б. Забежинский. Из статьи ««Вторая родина» – «Второе рождение»

[Ноябрь 1961 г.]

<…> В последнем номере «Фигаро Литэрэр» наряду с другими каникулярными интервью внимание привлекли два: Henry Troyat, псевдоним Льва Тарасова, для которого Франция безоговорочно стала второй родиной, и Марк Шагал, с которым дело обстоит гораздо сложней, но и интереснее. <…>

* * *

Он живет тоже в районе Морских Альп. Большой парк. Аллея кипарисов ведет к его дому. <…> Чувствуется, что охоты откровенничать у художника нет. Глаза светло-голубые, наивно-приветливые, но говорит он, как будто, сквозь скрежет зубовный. Чем-то инстинктивно-съежившимся отмечено его лицо фавна, охваченного неожиданной стыдливостью. Лицо его напоминает маску раскаявшегося Мефистофеля. «Каникулы? Я провожу их в Париже. Но более трех недель не могу там оставаться. Слишком много автомобилей, трудно дышать, да и прогуляться некуда, даже на острове Сэн Луи, где находится моя квартира. Здесь я могу купаться, я очень это люблю. Входя в воду, как бы очищаешься от грехов, осво6бождаешься от скверных мыслей. Есть в этом что-то религиозное, как и в труде, который служит оправданием жизни…»

– Вокруг вас живет много молодых художников, – перебивает журналист. – Любите вы встречаться с ними?

«Да! И это может быть, потому, что, когда мне было двадцать лет, я не любил стариков, т. е. не то, чтобы не любил, а плохо себя чувствовал в их обществе… Когда меня знакомят с художником, пользующимся успехом, я недоверчиво оглядываюсь, потому что в восьмидесяти случаях из ста успех портит художников. Я им говорю: «Покажите мне то, что вы творили, когда вам было семнадцать лет».

– Сами-то вы остались при своей манере.

«Да, так же, как мы остаемся верны отчему дому. Да, я верен самому себе, и Франция – страна свободы, приняла меня таким, каким я есть. Я ей тысячекратно благодарен. Как сказать? Я не только родился, но и увидел свет искусства в России, но во Франции я родился во второй раз и на этот раз окончательно». <…>