Русская литература первой трети XX века

Эта оценка становится тем более объективной, что к началу десятых годов, когда Брюсов приступил к систематическим обозрениям, модернизм в широком смысле этого слова занял первенствующее место в русской поэзии. Если еще в девятисотые годы ему могла быть выдвинута достаточно жизнеспособная альтернатива, то постепенно поэты «старой школы» или вообще покидали литературу, или отодвигались на задний план, все более оказываясь в глубоком забвении. Эволюция же поэтов, примыкавших к различным модернистским течениям и в результате собственного развития выходивших за пределы, очерченные теоретическими положениями того или иного направления (традиционно такими поэтами считаются Брюсов, Блок и Маяковский; сюда же, видимо, следует отнести и творчество Ахматовой, Мандельштама, Хлебникова, Кузмина, Ходасевича и некоторых других авторов), вряд ли может быть описана как возвращение к традиционному реализму или даже реализму нового типа, условно могущего быть названным социалистическим (если вообще считать такую номенклатуру реально существующей). Скорее (в данном случае мы имеем в виду прежде всего предреволюционные годы) можно говорить о постмодернизме в том широком значении этого термина, которое было ему придано в шестидесятые годы нашего века на Западе. Потому и оценка творчества самых различных поэтов с позиций Брюсова, прошедшего горнило раннего декадентства, испытавшего все мистические соблазны символизма и постепенно от них отказавшегося, преодолевая символизм уже на совершенно новом витке спирали своей эволюции (правда, не без потерь), могла приобрести характер не острой субъективности, как это нередко бывало в критической деятельности, скажем, З. Гиппиус или Андрея Белого, но характер вполне справедливый, лишенный пристрастности или односторонности.

Разумеется, как и в деятельности любого критика, даже самого совершенного, в оценках Брюсова есть значительная доля личностного начала, но это начало оказывается чаще всего объективированным за счет глубокого знания русской и западноевропейской культуры, широкой начитанности не только в лирической поэзии, но и в беллетристике, и в области научных исканий, и в философии, и в истории, и в различного рода религиозной литературе. Бесспорно, играло свою роль и то представление о множестве истин, о котором мы говорили выше. Но если в годы «Весов» Брюсов распространял это представление прежде всего на своих единомышленников и полуединомышленников, то в годы сотрудничества в «Русской мысли» он вообще стремится постичь любую поэтическую индивидуальность именно в ее своеобразии, а не в неких строгих рамках, накладываемых социальными, политическими, эстетическими принципами критика.

Но стремление уловить авторскую индивидуальность в ее своеобразии, в общем-то, уже было доступно Брюсову и в эпоху «Весов». Новые задачи раздвинули рамки критического метода, сделали его более объективным, но в само представление о методе кардинальных изменений не внесли. Метод менялся в связи с постоянным анализом процесса, а не просто группы отдельных стихотворных сборников, связанных между собою лишь очень опосредованно. В своих обозрениях Брюсов — и чем далее, тем чаще — стремился найти некий общий принцип, который позволил бы это множество расчленить и представить не в виде аморфной массы, а в виде структуры.

И здесь на помощь Брюсову пришла сама история литературы. Ведь именно с начала десятых годов в литературе, а особенно в ее поэтической части, чрезвычайно активно начинают формироваться самые различные течения. Началось это с возникновения футуризма, первые альманахи которого вышли в 1910 году, а осознанное наступление началось в конце 1912-го, практически одновременно на арену вышел эгофутуризм (первые декларации — 1911), затем акмеизм (о его существовании было заявлено весной 1912, а манифесты и первые программные стихи появились в начале 1913-го), а вокруг них существовало множество различных, менее значительных группировок такого же рода, причем едва ли не каждый год приносил с собою новое течение, поэтическую группировку.

Поэтому из трех наиболее значительных обозрений Брюсова в «Русской мысли» 1912—1914 годов лишь первое («Сегодняшний день русской поэзии») представляет собою статью, организованную, так сказать, по иерархическому принципу — от наиболее ценных в художественном отношении книг ко все более слабым. Два же остальных громадных обзора — каждый разместился в трех номерах журнала — выстроены по принципу анализа теоретических и практических достижений различных поэтических групп, попадающих в поле зрения Брюсова. Наиболее последователен в этом отношении обзор «Новые течения в русской поэзии», разбитый на три части: «Футуристы», «Акмеисты» и «Эклектики», то есть даже поэты, не скрепленные групповыми узами, все равно получали какое-то (пусть и призрачное) обозначение.

Классификаторская страсть Брюсова, о которой пишут многие мемуаристы, пожалуй, именно в эти годы начала с наибольшей полнотой выявлять себя.