Русская литература первой трети XX века

Нетрудно увидеть, что письмо далеко выходит за рамки своего жанра. Кузмин не ограничивается выражением недовольства тем, что статья его оказалась изувеченной, и даже выражением протеста против достаточно, с его точки зрения, личных выпадов Андрея Белого (скрывшегося под псевдонимом «Cunctator») в небольшой заметке «О журавлях и синицах», но начинает полемизировать и с принципиальной статьей Иванова «Мысли о символизме», помещенной в том же первом номере «Трудов и дней», причем отчасти возвращает полемику к возражениям, высказанным еще на обсуждении доклада Вяч. Иванова в «Обществе ревнителей художественного слова» в 1910 году. Напомним, что уже тогда попытки Иванова придать русскому символизму исключительное, вневременое значение были встречены по крайней мере одним из оппонентов, А.А. Кондратьевым, ссылками на то, что символизм есть вполне исторически укорененное явление, восходящее к движению французской литературы 1870—1880-х годов[964].

Не лишним будет, видимо, напомнить, что письмо Кузмина появилось как раз в то время, когда давнее его недовольство некоторыми чертами личности Иванова стало претворяться в сильнейший кризис дружеских отношений, приведший к серьезнейшим последствиям[965].

Редакция «Трудов и дней» и близкие к ней люди постарались если не совсем замолчать инцидент, то, во всяком случае, не придавать ему ключевого значения. Иванов в письме Метнеру от 12 сентября с некоторым удивлением отметил, что ничего не знал о готовящемся письме Кузмина, однако посчитал, что «формально он во всем прав»[966], сам же Метнер, поглощенный в эти дни серьезнейшими внутренними разногласиями с Белым, счел, что в полемику вмешиваться не стоит: «№ Аполлона сравнительно недавно вышел и я сам его прочел лишь на днях; ничего ужасного в нем нет; глупое письмо обидевшегося Кузмина и осторожная заметка Чудовского[967]. Вдаваться в полемику не стоит. Могу вырвать страницы и прислать Вам, но прошу не затерять и возвратить обратно. — Аполлон более не обменивается с нами изданиями, а значение его (по-моему) слишком невелико, чтобы делать ему честь записываться на его издание и полемизировать с лицеистами, у кот<орых> молоко на губах не обсохло. Повторяю, если Вы — иного мнения, то попробуйте ответить Чудовскому»[968].

Печатных следов полемики, как кажется, больше обнаружить не удается, однако для самого Кузмина она имела довольно существенные последствия: помимо бесповоротной ссоры с Ивановым, она определила его литературную позицию ближайшего времени: не столь давно разошедшись с Гумилевым и интенсивно организовывашимся им акмеизмом, он теперь оказался решительно разъединен и с символистами, что предопределило его обращение к «внепартийным» печатным органам, и в первую очередь к массовой прессе, требовавшей значительных изменений поэтики, уже рождавшихся, но еще не окончательно закрепившихся в его творчестве.

2. К реконструкции нескольких замыслов М.А. Кузмина

Печатается впервые.

15 июня 1907 года М.А. Кузмин сообщал одному из ближайших своих друзей того времени В.Ф. Нувелю о делах и планах: «Кончил «Алексея» и написал рассказ «Кушетка тети Сони» (стр. 8—12 печатн<ых>), который направил в «Весы». Дело в том, что, кончивши «Мартиньяна» (очень короткого, всего 2 картины), я буду лишен возможности осуществлять далее мои планы, требующие подготовки, хоть приниматься за «Красавца Сержа» по дневнику Валентина — так впору. Но это вещь большая и имеющая шокировать всякую цензуру (мир — натурщиков, шантажистов, тапеток, хулиганов)»[969]. 12 августа об этих замыслах было сказано чуть подробнее: «...все мои планы — на «удаления», как Вы их называете, и начатый современный «Красавец Серж» без аппетита отложен. Планов куча, «Путешествие», «Разговор о дружбе» (ряд рассказиков), «Александр», «M-me Guyon», «Орест» (пьеса; вероятно, первое, что буду делать, готовясь в то же время к сэру Фирфаксу) и что-нибудь из юнкеров»[970].

Для пояснения скажем, что «Алексей» и «Мартиньян» — две пьесы Кузмина («Комедия о Алексее человеке Божьем, или Потерянный и обращенный сын» и «Комедия о Мартиниане»[971]), рассказ «Кушетка тети Сони» после ряда перипетий[972] был действительно напечатан в «Весах» (1907. №10), под «Путешествием» имеется в виду гораздо позднее написанное «Путешествие сера Джона Фирфакса по Турции и другим примечательным странам», а под «Александром» — повесть об Александре Македонском, над которой Кузмин начал большую работу[973]. Все же остальное для исследователей представляло загадку до тех пор, пока в Рукописном отделе ИРЛИ не была обнаружена рабочая тетрадь Кузмина, заполнявшаяся во второй половине 1900-х годов[974].