Русская литература первой трети XX века

«Милому моему Юрочке Юркуну покуда в прозе, как попало, пожелаю и скажу в этой книжке под начало 20-го года, чтобы верил он и знал, что все будет хорошо, что вытерпит он все испытания, что будем мы вместе, что милая жизнь теплится, несмотря ни на что, и разгорится, и расцветет, что зовущие его романы, повести и рассказы осуществятся вольно и весело, что будет покупать он книги любимые, откроет лавку, поедет в Берлин, Лейпциг и Италию, будет жить в тепле, светле, светлости и сытости, что будет иметь Геца, что будем всегда вместе, чтобы не забывал он в холоде, мраке, болезни и голоде, что существуют не напрасно Моцарт. Бальзак, Дик<к>енс и Франс, что всегда с ним я, моя любовь и мое искусство, и что надо всеми не спящий Господь, пути которого часто нам непонятны, но всегда благи и великодушны, и что немного времени еще пождать. Как день идет на прибыль, прибывает тепло и светло, так все, что было нам мило, с каждым днем, каждой минутой будет все ближе и ближе. Да будет.

М. Кузмин.

29 Декабря 1919»[1021].

Именно это мироощущение, как представляется, ложится в основу тех стихотворений Кузмина, где наиболее решительно (хотя в разные по степени притесненности годы по-разному) он говорит о своем отношении к политическим изменениям. Если в первом стихотворении цикла «Плен» такое отношение предстает как амбивалентное, одновременно и вполне серьезное и в то же время гротескно-пародийное, то в стихах 1922 года мечта о прежнем времени как о рае обретает характер парадоксального, но безоговорочного утверждения тех ценностей, которые вроде бы должны быть отвергнуты любым поэтом, и потому с такой убедительностью противостоят той «замечательной торговле: все продаем и ничего не покупаем», что определяет нынешнее бытие поэта (в стихотворении «Поручение»). Напомним только маленькие фрагменты имеющихся в виду стихотворений. «Ангел благовествующий» из «Плена»:

...вернется
Крылатый блеск,
И голос, и трепет,
И снова трех жизней окажется мало,
И сладким отчаяньем замрет сердце
…………………….
Тогда свободно, безо всякого груза,
Сладко свяжем узел,
И свободно (понимаете: свободно) пойдем
В горячие, содержимые частным лицом,
Свободным,
Наживающим двести тысяч в год
(Тогда это будут огромные деньги),
Бани.
Словом довольно гадким
Стихи кончаю я,
Подвергался стольким нападкам
За это слово я.
Не смею прекословить,
Неловок, может быть, я,
Но это было давно ведь,
С тех пор изменился я.
В этом убедится всякий беспристрастный читатель.

А вот ход мысли в стихотворении ««А это — хулиганская»,— сказала...», где пропетая давней соперницей-подругой Ольгой Глебовой-Судейкиной песенка «Мы на лодочке катались...» оказывается настоятельно требующей какого-то катарсиса, и единственное, что может быть предложено в этом качестве —