Русская литература Серебряного века. Поэтика символизма: учебное пособие

То, что метель-игуменья поет не что-либо литургическое, а все тот же романс Глинки, косвенно мотивировано в тексте «симфонии» далее. Обратим однако внимание на прозвучавшее в цитированном фрагменте сравнение Светозарова с «рыкающим львом». Анализ убеждает, что тема, которую условно можно назвать темой льва-гепарда-рыси-леопарда (в образно-символическом понимании этих слов), также проходит через некоторые из «симфоний» Белого. Так, во 2-й симфонии «Леопардовая шкура протянулась на западе» (С. 156, 157). В «Кубке метелей» «золотой ярый гепард», гепард, «возникавший из пятен эфира», «разрывался тенью и светом» (С. 300). Эти вкрадчивые сильные хищные звери снова и снова служат прообразами для варьирования темы, контуры которой понемногу все проясняются.

«Леопард прополз на горизонте. Положил тяжелую голову на красные лапы.

Улегся.

Странно донеслось его жалобное мяуканье из разорванных туч.

Еще. И еще.

Это стенал ветер» (С. 363).

Пение ветра, «музыка» природы, эфира, «мелодия» заходящего солнца, скрывающегося в тучах – все это подготовлено предыдущими прохождениями темы в обеих «симфониях». Но страницей ранее уже была введена такая вариация, связывающая эту тему с полковником Светозаровым, его игрой на рояле, его отношением к Светловой и т.д.:

«Все наливалось тьмой, и усталый полковник дымно-серыми кольцами проваливался в черных тенях.

Из-под упавшей гривы волос в желтый пламень камина вперились глаза пепельным бархатом.

Груда каменьев пылала там трескучим золотым червонцем, будто воздыхающий леопард.

Леопард вздыхал о том же, все о том же: и сонное тело полковника с похороненной душой серыми пятнами валилось в небытие» (С. 362-363)..

Между «рыкающим львом» (полковник) и пантеистическим (в предыдущих прохождениях темы) образом «леопарда» (закат) устанавливается внутреннее глубинное родство:

«У его (Светозарова. – И.М.) ног плясала яркая сеть солнца, как большой золотой леопард.

Воздушный леопард кидался лапами на грудь венчанному гению, но он не повертывал головы к золотому зверю, замурлыкавшему ветром» (С. 302).

«Над ней плясала седая смерть, пришпоривая ногами золотого, пятнистого зверя звякнувшим сапогом, над ней ниспадала из вечернего блеска.

Это был полковник» (С. 315).

Со Светловой один из тематических образов названного ряда также связан:

«На оранжевом платье, точно шкура рыси, сидела зимняя кофточка. ...'

Вышла из экипажа. С мечтательным бессердечием взглянула на него.

Мягкая кошка так бархатной лапой погладит: погладит и оцарапает» (С. 262).

Далее происходят все новые и новые соприкосновения тем, все новое их варьирование. В качестве образца можно рассмотреть место, где снова звучит игравшийся ранее Светозаровым романс Глинки «Сомнение», и эта музыкальная тема неожиданно пересекается с уже известным нам «золотым зверем». Вот после дуэли раненый Адам Петрович мечется в бреду:

«Больной стенал: «Довольно времени, и так она во власти у него там поет, она томится».

А в чертогах колдуна томилась пленница, изнывала в разлуке:

«Яя жаа-аа-

ждуу...

Я страа-аа-

ждуу...

Дуу-уу-

шаа ии-стаа-ми-лаась в разлуу-уу-кее...

Я жааа-аа-жду, я страа-аааааа-».

«У вас над головой поет консерваторка, – сказал полковник, – и я просто пошлю ее унять. Это глупое, глупое пение, столь неполезное вам теперь».

Из-за железного камина в черную пасть двери, шушукая, нырнул колдун туфлями и бархатом....

Пленник бешеной чародея силой умервщлял, но тот снова возник...

Он другой огневою своею рукою из камина, из пасти у зверя, взял каленые щипцы.

И вскричал больной, и встал, и рукой бил колдуна, и швырнул его в пасть зверю, и золотой зверь выходил из железной решетки на колдуна... ...

А там, под потолком, – душа звала, она томилась:

«Яя жаа-аа-

ждуу...

Я страа-аа-

ждуу.

Дуу-уу-

шаа ии-стаа-ми-лаась в разлу-уу-кее...

Я жа-аа-ждуу, я

стрраа-ааааа-...»

Она звала, она томилась» (С. 376 – 378).

В итоге анализа приходится убедиться в исключительно большом значении в синтетическом художественном мире «симфоний» вокальных текстов (и светских-мирских, и религиозных), даваемых в такой специфической записи, как в приведенном материале. Хотя сам Белый не указывает в своих вступлениях к «симфониям» на данный факт, но тем не менее нельзя не подчеркнуть, что этим вокальным текстам принадлежит активнейшая роль как «музыкообразующему» началу, материальным носителям музыки в осуществляемом Белым художественном синтезе. Кроме того, одни и те же вокальные произведения, неоднократно проходя через ту или иную «симфонию» с вариациями, приобретают характер музыкальной темы и в этом качестве опять-таки участвуют в синтезе. И удвоенные (утроенные, учетверенные) гласные, и растягивание согласных, и необычные переносы – все подобные графические приемы выглядят проявлением попыток Белого дать нечто вроде аналога нотной записи музыки с указанием как долгот звуков, так и движения вверх и вниз по звукоряду.