Русская литература Серебряного века. Поэтика символизма: учебное пособие

Прохождение этой «метельной» темы через первую часть конкретно сводится именно к прохождению ее через предметные реалии зимнего российского города начала XX века. Временами панорама сужается, детали «укрупняются» и «метельная» тема проходит через иронически подаваемый кружковый мирок того символистского крыла, с которым А. Белый находился в состоянии вражды и полемики («Мистический анархист с золотыми волосами»; Адам Петрович с «тигровой улыбкой» из-под золотой, как горсть спелых колосьев, бородки»; «декадент-козловод» Жеоржий Нулков, который «крутил в гостиных мистические крутни» – вот один из примеров варьирования «вьюжной темы» на уровне детали, его «помощники» – Федор Сологуб «из переулка», Ремизов «из подворотни», «великий Блок», Городецкий и др.). Злое вышучивание этого кружка занимает в первой части «Кубка метелей» столь же весомое место, что и ранее во «2-й, драматической». Любопытно, с какой позиции ведется обстрел иронией:

«Декаденты бросались по городу, ужасались и восхищались. Козловод Жеоржий Нулков крутил в гостиных мистические крутни.

Смеялся в лукавый ус: «Кто может сказать упоенней меня? Кто может, как мед, снять в баночку все дерзновения и сварить из них мистический суп?»

Над ним пошутила метель: «Ну конечно никто!» Схватила в охапку: схватила, подбросила – и подбросила в пустоту. ...

Декадентская общественность воевала с миром.

Социал-демократ убегал в анархизм; кучки анархистов ломились в мистику; большой, черный теократ, как ассирийский царь, примирял Бога и человека.

Все они глумились над социал-демократами.

«Мы-то левее вас!»

За чаем бросали словесные бомбы, экспроприируя чужие мысли.

...Вышли помощники.

Федор Сологуб пошел на него из переулка.

Черные тени развесил, охлажденные хрусталями звездными слез; тряся седою бородой, едко заметил: «И яркие в небе горели звезды!»

Выбежал Ремизов из подворотни: «Хочешь играть со мною в снежного Крикса-Варакса?» Посмотрел из-под очков на Адама Петровича.

Вышел великий Блок и предложил сложить из ледяных сосулек снежный костер.

Скок да скок на костер великий Блок: удивился, что не сгорает. Вернулся домой и скромно рассказывал: «Я сгорал на снежном костре».

На другой день всех объездил Волошин, воспевая «чудо св. Блока» (С. 266-268)[269].

Ср. ранее: «Пред ним стоял мистик и прыгал в небо. Но полетел вниз. И красиво врал» (С. 266).

Цитированное дополнительно иллюстрирует материал предыдущих разделов. Так, сам характер иронии еще более выпукло очерчивает, пусть и помимо воли А. Белого, тот ореол творческой боговдохновенности и ту прижизненную репутацию великого художника, которые сопутствовали А. Блоку и, видимо, сильно раздражали А. Белого. С другой стороны, Г. Чулков (Жеоржий Нулков – от слова «нуль») изображается с откровенным презрением – здесь это, пожалуй, наиболее карикатурная фигура.

В самом названии «симфонии», то и дело подновляемом в читательской памяти благодаря сквозному прохождению «метельной» темы, уже задана и мотивирована характерная для сюжетного развития произведения смысловая сумятица (и даже сумбур), недоговоренность, отрывистость, возвраты и перемешивание сюжетных линий (вернее, обрывков линий). Строго говоря, это, конечно, не мотивировка, а ее замена риторическим «кивком» (что вполне в духе А. Белого): мол, какие могут быть претензии к нагромождению деталей, отсутствию функционально проявляющихся композиции и плана, противоречивости, стилистической пестроте, невнятице переходов из серьезного плана в иронический и обратно – ведь так и должно быть, если повествование представляет собой «Кубок метелей», то есть «круговерть»! Потому туманность, неясность проходящей через произведение сюжетной линии – истории Адама Петровича и его любовного романа с женой инженера Светлова, закончившегося дуэлью, – эта неясность, невнятность как бы запрограммирована.

«Технически» отмечаемая нами неясность намеренно усилена тем, что собственно сюжетная основа «Симфонии» вся расслоена на отрывочные фрагменты, которые перемежаются новыми и новыми всплесками «метельной» темы, вписаны в сложные метафорические конструкции. Линии сюжета тем самым теряются, пропадают, снова возобновляются – вообще размываются в смысловом отношении, так что нередко однозначное понимание этих линий (несмотря на то что перед нами словесный, а не музыкальный текст) недостижимо (к чему и стремится в своей «музыкальной» устремленности автор).