Русская литература в XX веке. Обретения и утраты: учебное пособие

Каждое слово этого стихотворения подарено поэту вдохновением, и потому оно полновесно, значительно, прекрасно, истинно. Позднее А.С. Пушкин подчеркнет особый статус вдохновения для художника: «Не продается вдохновенье, / но можно рукопись продать»⁴⁷⁾.

История русской литературы располагает убедительными доказательствами справедливости пушкинского тезиса о вдохновении. Н.В. Гоголь, конечно, не «продавал» своего таланта. Он пал жертвой собственного мудрствования – придуманного им искусственного замысла композиции «Мёртвых душ». Посчитав первый том поэмы всего лишь крыльцом к грандиозному зданию, во втором томе он собирался показать Русь на пути к исправлению, в третьем – Русь идеальную.

После феноменального успеха первого тома в 1845 году русское общество было ошеломлено известием: второй том сожжён.

Много выстраивалось различных предположений о причинах столь неожиданного акта. Гоголь сам объяснил подробно и обстоятельно свой поступок: «…бывает время, когда нельзя иначе устремить общество или даже всё поколенье к прекрасному, пока не покажешь всю глубину его настоящей мерзости; бывает время, что даже вовсе не следует говорить о высоком и прекрасном, не показавши тут же ясно, как день, путей и дорог к нему для всякого. Последнее обстоятельство было мало и слабо развито во втором томе “Мёртвых душ”, а оно должно было быть едва ли не главное, а потому он и сожжён»⁴⁸⁾.

Заговорили о переломе в мировоззрении Гоголя. На свет появилась книга «Выбранные места из переписки с друзьями» (1846) – попытка объясниться с читателями. Можно предположить, что все те мысли и образы, с помощью которых писатель пытался указать своим героям путь к высокому небесному гражданству, он изложил в «Выбранных местах…». Большинство писем носило нравственно-религиозный нравоучительный характер. От Гоголя ждали произведения искусства – он дал проповедь. «Выбранные места..» по-новому разделили его друзей и врагов. В знаменитом письме Белинского содержалась особенно резкая критика – упреки писателя в измене прежним идеалам: «Вам должно с искренним смирением отречься от последней вашей книги и тяжкий грех её издания в свет искупить новыми творениями, которые бы напомнили ваши прежние»⁴⁹⁾.

Не только демократ Белинский, но и славянофил С. Аксаков негодовал по поводу «Выбранных мест…»: «Мы не можем молчать о Гоголе, мы должны публично порицать его… Книга его может быть вредна многим. Вся она проникнута лестью и страшной гордостью под личиной смирения. Он льстит женщине, её красоте, её прелести; он льстит Жуковскому, он льстит власти»⁵⁰⁾.

Им решительно возражал П.А. Плетнев: «Вчера совершено великое дело: книга твоих писем пущена в свет. Но это дело совершит влияние своё только над избранными; прочие не найдут пищи в книге твоей. А она, по моему убеждению, есть начало собственно русской литературы. Всё, до сих пор бывшее, мне представляется как ученический опыт на темы, выбранные из хрестоматии. Ты первый со дна почерпнул мысли и бесстрашно вынес их на свет. Обнимаю тебя, друг. Будь непреклонен и последователен. Чтобы ни говорили другие, – иди своей дорогою… В том маленьком обществе, в котором уже шесть лет живу я, ты стал теперь гением помыслов и деяний»⁵¹⁾.

Дискуссия по поводу «Выбранных мест» продолжалась до начала XX века. Русское общество, которое знакомилось с этим сочинением в основном по статье Белинского, надолго сохранило неприязнь к нему, считая его следствием болезни Гоголя. Но были и другие, как только что можно было убедиться, мнения. В частности, А. Блок успел высказать свое суждение: «Наша интеллигенция – от Белинского до Мережковского – так и приняла Гоголя: без “Переписки с друзьями”, которую прокляли все, и первый – Белинский в своем знаменитом письме.

…Если бы я был историком литературы, бесстрастным наблюдателем, я, может быть, оценил бы Белинского, но пока я страстно ищу в книгах жизни, жизни настоящей (в обоих смыслах), а не прошлой, я не могу простить Белинскому; я кричу: “Позор Белинскому!”»⁵²⁾

В XX веке в России по известным причинам о «Выбранных местах…» не дискутировали.

Почему же все-таки был сожжён второй том «Мёртвых душ?» Высказывались предположения, что сатирический характер таланта Гоголя не позволил ему художественно убедительно обрисовать задуманное: Русь на пути к исправлению. Действительно, несмотря на несомненные художественные Достоинства первых глав второго тома, нельзя было не заметить, что Тентетников, своеобразный предшественник Обломова, в чем-то явно повторял Манилова; Пётр Петрович Петух напоминал Собакевича. Прочие персонажи удались писателю еще меньше.