Русская литература в XX веке. Обретения и утраты: учебное пособие

В XX веке широко распространился модернизм, целая новая область поэзии, ушедшая от традиционных поэтических приемов к сугубо индивидуальному видению и изображению мира. Наследие футуристов, например, даже для некоторых ценителей поэзии так и остается terra incognita. Но вступившие на эту землю её уже не покидают. Прочитайте стихотворение Б. Пастернака «Вокзал» и его интерпретацию в упомянутой выше книге В. Баевского (с. 263).

У проблемы восприятия художественной литературы есть ещё один аспект. Вл. И. Немирович-Данченко вспоминал, что однажды спросил у молодого Чехова, читал ли он «Преступление и наказание». Тот ответил отрицательно и, видимо, почувствовав недоумение собеседника, добавил: «Я берегу это удовольствие к сорока годам». Чехов, разумеется, понимал, что истинное произведение искусства воспринимается тем глубже и полнее, чем богаче жизненный опыт читателя. Но конец у этой истории неожиданный. Немирович-Данченко повторил свой вопрос, когда Чехову уже было за сорок: «Да, прочел, но большого впечатления не получил»⁷⁹⁾.

Сдержанность Чехова в оценках Достоевского общеизвестна. Можно вспомнить негативные суждения Льва Толстого о Шекспире, А. Ахматовой о Чехове, В. Набокова о Гончарове и др. Казалось бы, кому как не художнику по достоинству оценить труд собрата по искусству, однако так случается не всегда.

В XX веке развитие науки позволило осуществить давнюю мечту человека о замене износившихся внутренних органов. Но первые же опыты по вживлению нового сердца или почек поставили врачей перед проблемой отторжения. Сплошь и рядом, несмотря на блестяще проведённые операции, пациенты умирали: организм отказывался принимать замену.

Не аналогичная ли, но уже духовная несовместимость объясняет отдельные факты неприятия некоторыми искушенными читателями безусловно талантливых произведений? Симпатии и антипатии в отношении к художественным книгам – дело тонкое и деликатное. Здесь невозможно давление, недопустимо навязывание суждений, механическое заучивание и бездумное повторение готовых оценок. Несовместимость может быть постоянной, а может исчезать с годами. Многие школьники решительно не воспринимают «Мёртвые души», но в зрелом возрасте у некоторых из них отношение к поэме изменяется.

Есть у изящной словесности еще одно интересное и важное свойство. Каждое произведение заключает в себе несколько смысловых пластов. Раскрываются они перед читателем, как правило, не сразу. Выше говорилось о том, как воспринимался и оценивался пушкинский «Борис Годунов» в зависимости от возраста. Но дело не только в образовании, социальном положении, национальности, возрасте и т. п. Поступательный ход человеческой истории подчас открывает в слове то, что в момент создания просто не могло быть воспринято современниками по объективным причинам:

Так много новостей за 20 лет
И в сфере звёзд, и в облике планет.
На атомы Вселенная крошится,
Все связи рвутся, всё в куски дробится,
Основы расшатались, и сейчас
Всё стало относительным для нас… —

спросите школьника, студента, когда и кем написано это произведение. В 99 случаях из 100 вам скажут – в начале XX века. Мнения об авторе будут куда более разноречивы, хотя чаще других называют имя Валерия Брюсова. Но для многих будет откровением – автор стихотворения английский поэт Джон Донн (1572–1631).

Не может не удивлять, что за сто почти лет до космической эры слово «спутник» в его теперешнем смысле впервые употребил Ф.М. Достоевский в романе «Братья Карамазовы»: «Что станется в пространстве с топором?» – переспрашивает чёрт у Ивана Федоровича. – «Если куда попадёт подальше, то примется, я думаю, летать вокруг Земли, сам не зная зачем, в виде спутника…»⁸⁰⁾

Топор для Достоевского был неслучайной деталью. Раскольников недаром убил старуху-процентщицу именно топором. Этот символ служил писателю в его противоборстве с теми, кто позвал Русь к топору. История рассудила этот спор. Но сегодня спутник-топор, висящий над планетой, приобрел новый неожиданный и зловещий смысл.