Русская литература XII–XX вв.

Трагедия Настены и Андрея – разная. Андрей уже совершил свой роковой выбор: на войне, в положении, когда ее участник не принадлежит себе, своим личным желаниям и порывам, взял и решился по своей воле пожить. Одним актом он непоправимо отделился от мира людей, лишился всякого социального содержания и стал одиноким, «голым» просто человеком перед лицом неминуемого конца. Человек, загнанный в тупик и живущий какое-то время в его пространстве, – вот ситуация героя повести.

Настена же на протяжении повести находится в состоянии невозможности окончательного выбора, она – в раздирающем ее конфликте двух для нее дорогих типов связи; перед каждым из них она ответственна и ни один порвать не может. А их полную несовместимость точно определил сам Андрей: «У тебя была только одна сторона: люди. А сейчас две: люди и я. Свести их нельзя: надо, чтоб Ангара пересохла». Итак, с одной стороны у Настены – ее деревня, малая община, за которой стоит большая Родина, мир людей, их ценности, понятие добра и зла, которое она разделяет естественно, органично, всем своим существом; с другой – ее муж, с которым она, по тем же укорененным в ней народным представлениям, составляет нераздельную физическую и нравственную единицу. А муж взял да и выпал из общей правильной жизни, стал преступником и изгоем, да еще по высшей мере вины. Но отделиться от доверившегося ей близкого человека в момент его крестных испытаний, пусть даже грех его неподъемно велик, она не может. Тем более что чувствует она и свою долю вины в преступном повороте жизни мужа. Верила и боялась, что жила она неверно, для себя, думала о себе и ждала его только для одной себя. Ее совестливость чутка и умна, она идет даже глубже рационального нравственного уровня. Настене доступны какие-то особые, почти «телепатические» возможности общения с близким человеком, поэтому и понимание взаимной сплетенности судеб и ответственность у нее особенно глубоко. Она рассказывает Андрею, как она каждый вечер перед сном говорила с ним, а утром не вставала, прежде чем не представит его. И не просто представит, а какой-то способностью ясновидения перемахнет разделяющие их расстояния и как бы воочию его увидит.

Эпизоды встреч Настены с Андреем, когда на нее особенно действуют психологические истины «понять – простить» и вместе затягивает и обволакивает «морочь», обессиливающее наваждение страшного «сна» нынешнего существования и положения ее мужа, чередуются в повести с картинами общей беды и радости ее односельчан. Состояние ее души Распутин тонко выносит во внешний живописный образ: «День уже далеко склонился, заглядывая вниз, в одном небе сошлись на разных сторонах солнце и месяц; узкий и острый серпик месяца мерцал при бледном солнце со злой напористостью. Как ни в одной из повестей Распутина, в «Живи и помни» велика изобразительная, образная, символическая роль природы, все происходящее в ней, смена состояний от утра до вечера, времена года, явление ее главных космических персонажей: неба, звезд, солнца, луны, жизнь ее стихий и тварей находится в тончайших соответствиях с человеческой душой.

Метаться Настена больше не может, «не решить в пользу личного, не выдержать своей вины перед другими… В этом нравственная чистота и подвиг Настены». Уходя из жизни, она уносит с собой и последнюю надежду мужа на ту «память крови» в нем, которая продлится у ребенка. Это единственное, доступное ее душе, мягкой, любящей, не терпящей насилия над другим, наказание Андрею, наказание, осуществленное тут подсознательно, но непреложно, как бы от имени всех. И кончается повесть примирительной нотой: не отринула от себя Настену деревня, оставила в своем круге жалости и памяти.

Автор как бы сливается со своими героями и вместе с ними находит самые выразительные слова для передачи их переживаний. Образное и лексическое воплощение этих состояний автор каждый раз черпает из мира понятий, бытового обихода, опыта героев. Это и создает особую убедительность, и цельность художественной ткани повести.

Особо противоречивые импульсы и чувства обуревают Андрея: тут и раскаяние, и трезвое понимание своей полной отчужденности от жизни, и попытка себя оправдать, и наоборот, лишить и малейшего облегчения; и лихорадочный накал, напряженность чувств. Распутин разворачивает сложнейшие, в тонких переходах внутренние монологи героя, в которых масса, казалось бы, несоединимых терзающих его чувств, переживаний, пониманий. Андрей не знает, куда в следующий момент поведет его внутренний поток, до какой точки доставит.

В такое нестерпимое, мучительное состояние загнал себя Андрей, что вырываются из него и нигилистические, геростратовы искусы: раз сам пропал, то пропадай все на свете!