Русская литература XIX века. 1801-1850: учебное пособие

Прошло много лет. Автор встречает своих персонажей уже дряхлыми стариками. А дело в суде всё тянется, и каждый из них уверен, что уж завтра оно непременно будет решено в его пользу.

Вся эта история и жизнь, на фоне которой она протекает, вызывают щемящую душевную тоску, которая прорывается в заключительных словах повести да и всего «Миргорода»: «Скучно на этом свете, господа!»

Образы повести, несущие на себе печать душевной мертвенности, предвосхищают персонажей «Мертвых душ».

«Петербургские повести». В 1835–1836 гг. Гоголь пишет ряд повестей, в которых изображается современный Петербург. Это «Нос», «Записки сумасшедшего», «Невский проспект», «Портрет» и написанная несколько позже «Шинель». Часть из них первоначально входила в сборник «Арабески», который он выпустил одновременно с «Миргородом».

По содержанию и стилю «Петербургские повести» были для Гоголя явлением необычным в сравнении с предшествующим творчеством. Литературовед С.А. Павлинов считает, что эти повести были написаны «в качестве иллюстраций к очередному разделу «Феноменологии духа» Гегеля. Первой попыткой такого рода он называет «Ганца Кюхельгартена». Подобный подход оказался весьма плодотворным и позволил учёному сделать интересные наблюдения.

«Невский проспект», описывающий главную улицу Петербурга, полон иронии. Со свойственной Гоголю любовью к подробностям он живописует население улицы, сменяющееся в зависимости от времени суток. Его особенное внимание привлекают два молодых человека, ухлестывающих за молодыми дамами. Вкусы их расходятся. И они устремляются каждый в свою сторону за своими симпатиями. Один из них, Пискарёв, по характеру натура романтическая, по профессии художник. Ему понравилась брюнетка, и хотя человек он застенчивый, после долгих колебаний все-таки следует за ней. В отличие от «Миргорода», где читатель в основном не отвлекается от основного сюжета, в «Петербургских повестях» большое и важное место принадлежит многочисленным авторским отступлениям. Только на пятой странице Пискарёв, преодолевший робость и последовавший за своей пассией, оказался в её комнате: «Боже, куда зашёл он!., в тот отвратительный приют, где основал своё жилище жалкий разврат…»

«Он бросился со всех ног, как дикая коза, и выбежал на улицу». Но красота женщины так поразила Пискарёва, что дома он забылся в странном сне, где она предстала ему снова. Чтобы ещё и ещё раз увидеть её хотя бы во сне, он пристрастился к наркотикам: «Приёмы опиума раскалили его мысли, и если был когда-нибудь влюблённый до последнего градуса безумия, стремительно, ужасно, разрушительно, мятежно, то этот несчастный был он». Однажды, очнувшись, он отправился к ней, чтобы уговорить изменить образ жизни. О результате можно судить по тому, что через неделю, когда взломали дверь его комнаты, нашли «бездыханный труп с перерезанным горлом».

А что же поручик Пирогов? Преследуя свою блондинку, он смело вошёл в комнату, где она жила, и был поражён представившейся картиной. Её муж, сапожник Шиллер, «не тот Шиллер, который написал «Вильгельма Теля» и «Историю Тридцатилетней войны», но известный Шиллер, жестяных дел мастер, требовал у своего приятеля Гофмана, «не писателя Гофмана, но довольно хорошего сапожника», чтобы он отрезал ему нос. Шиллер жаловался, что «на один нос у него выходит три фунта табаку в месяц: «Я не хочу, мне не нужен нос!., режь мне нос!., вот мой нос!»

«В этом отрывке, – утверждает С.А. Павлинов, – заключена любопытная игра слов, берущая начало в одном из гегелевских определений разума. В «Феноменологии духа» как раз в той главе, где Гегель критикует романтиков, говорится, что бытием для самосознания является рассудок, мысль, смысл, идея, «тем самым оно есть «нус» (возможно прочтение – нос), в качестве которого Анаксагор впервые признал сущность». На основании этой игры слов добровольный отказ художника-наркомана от разума из-за невозможности справиться со своей страстью к куртизанке, равно как и попытка пьяного жестянщика Шиллера избавиться от своей страсти к табаку через отрезание собственного носа с помощью сапожника Гофмана приравниваются Гоголем к характерному для романтиков отказу от разума во имя чувства».

Пирогова бесцеремонно выпроводили вон. Но это не Пискарёв! Человек наглый, самодовольный, он повторяет свои приступы до тех пор, пока потерявшие терпение ремесленники не высекли его. Он негодовал, мысль об оскорблении приводила его в бешенство: «Но всё это как-то странно кончилось: по дороге он зашёл в кондитерскую, съел два слоёных пирожка, прочитал кое-что из «Северной пчелы» и вышел уже не в столь гневном положении»…потом «отправился на вечер… и так отличился в мазурке, что привёл в восторг не только дам, но даже и кавалеров».

Повесть заканчивается авторским отступлением: «Дивно устроен свет наш!..» В ней сконцентрирована система излюбленных гоголевских символов, главным из которых является символ света.