Русская литература XIX века. 1880-1890: учебное пособие

Стихотворные опыты Салтыкова не отличаются тематическим разнообразием. В основном он воспроизводил темы, которые были открыты западноевропейским и русским романтизмом. В юношеских стихах Салтыков передаёт ещё и то состояние души, которое он в скором будущем воспроизведёт в повести «Противоречия»: «Оно напоминало мне лучшие годы моей молодости, те годы, когда сердце человека, полное трепетных предчувствий, полное неясного и неосознанного ещё будущего, ко всему стремится, всё приемлет и жадно ищет предмета, к которому могло бы оно привязаться, с которым могло бы составить нераздельное и слитное целое (в юности бессмыслица позволительна и даже в некоторой степени нужна)».

Ранний романтизм Салтыкова (в последующем творчестве писатель будет опираться только на поэтику романтической иронии) всё же не литературного происхождения. Он выражает идеальный настрой молодой души. Этот настрой привел к тематическому совпадению с романтизмом (двоемирие, образ «неба», мотив отчуждения от земной жизни, трагическая любовь).

В поэзии Салтыкова лицейского периода успела определиться художественная доминанта. Она выразилась в мотиве отчуждения от земного мира, который уже тогда воспринимался Салтыковым как стихия, враждебная человеку. «Всё, что чисто, что прекрасно – / Всё минутно на земле», – напишет он в стихотворении «Два ангела», а в «Лире» добавит: «И мира безжизненный холод». Но ещё с большей отчётливостью этот мотив проступает в стихотворении «Наш век», где весь лирический сюжет соткан из гротескно-мучительных признаний. Отсюда и его трагическая развязка:

И лира наша вслед за жизнью веет
Ужасной пустотою: тяжело!
Усталый ум безвременно коснеет
И чувство в нас молчит, усыплено.
Что ж в жизни есть весёлого? Невольно
Немая скорбь на душу набежит
И тень сомненья сердце омрачит…
Нет, право, жить и грустно, да и больно!

Это стихотворение вместе с «Зимней элегией», где не меньше подобных признаний («Как скучно мне!»; «Мне тяжело»; «Мне грустно»; «тяжёлое томленье»), уже предвещает сатирический мотив отчуждения от «неустойчивого» мира, который станет одним из главных во всем последующем творчестве Салтыкова. Лирический психологизм – производное от этого мотива, так глубоко укоренившегося в лирике Салтыкова еще и под влиянием поэзии Дж. Байрона («Из Байрона») и М.Ю. Лермонтова.

Уже в начале литературного пути художественный мир Салтыкова был широко распахнут для самых различных традиций. Такой художественный «диалогизм» будет характерен для всех периодов его творчества. В определённые периоды творческого развития Салтыкова возникла связь с античной сатирой и художественными системами Рабле, Свифта, Золя и Диккенса. Поэтика Салтыкова окажется тесно связанной с русской народной сатирой и русской сатирой XVIII в., а также творчеством И.А. Крылова, А.С. Грибоедова, Н.В. Гоголя.

В не меньшей степени на художественное сознание Салтыкова повлияло творчество Гёте, которого он относил к числу «великих и общепризнанных художников». От Гёте пришла к Салтыкову страсть к художественному анализу и неудержимая устремлённость творческого духа к пересозданию бытия, что станет особенно важным для щедринской поэтики преображения.

Но в самой большей степени литературная судьба Салтыкова оказалась под влиянием А. С. Пушкина. «В это время лицей был ещё полон славой знаменитого воспитанника его, Пушкина, и потому в каждом почти курсе находился воспитанник, который мечтал сделаться наследником великого поэта», – писал Салтыков в одной из автобиографий. Но он не только мечтал, а даже с фанатическим упорством стремился «завладеть хоть одним клочком» пушкинского «наследства».

Именно это и станет главным «творческим стимулом» Салтыкова в пору первых поэтических опытов. Он не только равняется на Пушкина, но упорно вынашивает тайную мысль о возможности выиграть соперничество с пушкинским поэтическим гением. И пока эта тайная мысль будоражила воображение Салтыкова, он «писал стихи, так сказать, запоем». Это признание Салтыкова, осуществлённое в продолжении «Дневника провинциала в Петербурге», есть прямое свидетельство того, что в стихотворном «запое» Салтыкова во многом повинен Пушкин.

Такое тайное соперничество наполнило пролог художественного мира Салтыкова музыкой пушкинского стиха. Этой музыкой Салтыков был очарован и заколдован. Он оказался во власти пушкинского поэтического гения. Но Салтыков жаждал творческой свободы, ему грезилось и торжество победителя. Быть / только последователем Пушкина он не хотел. _v Однако совсем скоро Салтыков убедился, что как стихотворец выше Пушкина он никогда не будет, а значит, он никогда не достигнет литературного величия. В этом главная причина бегства Салтыкова от стихотворства. Стихотворческий «запой» закончился полнейшим охлаждением к этому литературному занятию.