Русская Литература XIX века. Курс лекций для бакалавриата теологии. Том 1

Поскольку «глагол» поэта – это служение высокому Идеалу, все остальные зависимости не должны овладевать его душой. Поэт свободен от «мнения народного», если оно ложно и если «глас» народный не слышит Божьего «гласа», как это случается, например, в «Борисе Годунове». Поэт, который является верным слугою Бога, – эхо русского народа, ибо он носитель народной святыни. Но народ исторический не всегда соответствует этому идеалу. А следовательно, и поэт не должен находиться в зависимости от народных заблуждений. Таким образом, «самостояние» поэта лишено у Пушкина всяческого самообожествления. В формуле суверенности поэта заключена мысль о том, что поэт служит Богу, а не себе и не людским прихотям.

Эта мысль раскрывается в стихотворении «Разговор книгопродавца с поэтом»: «Не продаётся вдохновенье, но можно рукопись продать». В момент творчества поэт должен быть неподкупным. Вдохновение созерцательно и бескорыстно лишь тогда, когда к нему не примешивается мысль о славе, когда его не обременяет никакая корыстная практическая цель, когда поэт не думает о том, как воспримут его читатели, и не старается подыгрывать их вкусам, их желаниям:

Блажен, кто про себя таил
Души высокие созданья
И от людей, как от могил,
Не ждал за чувство воздаянья! <…>
Что слава? шёпот ли чтеца?
Гоненье ль низкого невежды?
Иль восхищение глупца?

И даже любовь – самое сильное чувство в душе человека – не должна порабощать бескорыстное созерцание истинного поэта. Всякая мысль о служении земным кумирам: любви, славе, людской молве, деньгам – неприемлема для него. Всему этому истинный поэт предпочитает свободу. Диалог книгопродавца с поэтом завершается компромиссом: вдохновение не продаётся, но готовая рукопись, рождённая свободной поэтической душой, может быть продана.

В этом стихотворении Пушкин открывает особую форму поэтического поиска истины в форме диалога, вводя устойчивую в русской поэзии традицию. Вспомним, например, некрасовские стихи «Поэт и гражданин». «Разговор книгопродавца с поэтом», благодаря диалогической форме, схватывает сам процесс рождения истины, которая останется потом для Пушкина неизменной на протяжении всего творческого пути.

«Вот почему, вопреки всевозможным старым, новым и новейшим утверждениям, Пушкин в “Памятнике” ни от чего не отрекается, – говорит В. С. Непомнящий. – Он не отказывается от дерзких слов: “Поэт! не дорожи любовию народной”, – ибо они не оскорбление народу и не следствие “полемического раздражения”, а глубоко продуманная сознательным гением идея. Подвиг потому и подвиг, что совершается не в предвидении признания и любви, но по велению совести»[30]. И «Памятник» Пушкина не акт осознания художником своих «заслуг», но акт утверждения великой миссии поэта. «Всем жизненным и творческим опытом Пушкин завоевал право написать “Памятник”, где полным голосом сказано о том, что он, поэт, подвластен лишь веленью Божию». То, что в «Разговоре книгопродавца с поэтом» рождается в споре, закрепится в последующих стихах от «Пророка» до «Я памятник воздвиг себе нерукотворный…» в поэтических формулах, ставших крылатыми выражениями («Поэт, не дорожи любовию народной», «Глаголом жги сердца людей», «Не для житейского волненья»).

Освобождение. Поэт и царь

19 ноября 1825 года скоропостижно умер в Таганроге Александр I. Известие о его смерти дошло до Михайловского около 10 декабря. У Пушкина появилась надежда на освобождение. Он решил, пользуясь периодом междуцарствия, тайно вырваться в Петербург под видом крепостного доброй тригорской соседки П. А. Осиповой. Была заготовлена подорожная на имя Алексея Хохлова, снаряжён экипаж. Приказав слуге собираться в дальнюю дорогу, Пушкин едет в Тригорское проститься с соседками. На пути к ним заяц перебегает дорогу, на возвратном пути из Тригорского в Михайловское – ещё раз. Дурная примета! Наконец, повозка заложена, трогаются от подъезда. Глядь, в воротах появляется священник, который идёт проститься с отъезжающим барином. Всех этих встреч не под силу вынести суеверному Пушкину; он возвращается от ворот домой и остаётся у себя в деревне. «А вот каковы были бы последствия моей поездки, – говорил Пушкин потом своим друзьям. – Я рассчитывал приехать в Петербург вечером, чтобы не огласился слишком скоро мой приезд, и, следовательно, попал бы к Рылееву прямо на совещание 13 декабря. Меня приняли бы с восторгом; вероятно, я попал бы с прочими на Сенатскую площадь и не сидел бы теперь с вами, мои милые!» И впрямь: Промысл – не алгебра, и человеку «невозможно предвидеть случая – мощного, мгновенного орудия Провидения»!