Белинский считал, что в поэме «Полтава» Пушкин механически соединил традиции классицистической поэмы о Петре с романтической поэмой байронического типа. Однако критик в данном случае ошибался. Пушкин, обогащенный опытом подлинного историзма, создал в «Полтаве» произведение нового типа –
В предисловии к первому изданию «Полтавы», имея в виду своих предшественников, Пушкин писал: «Мазепа есть одно из самых замечательных лиц той эпохи. Некоторые писатели хотели сделать из него героя свободы, нового Богдана Хмельницкого. История представляет его честолюбцем, закоренелым в коварствах и злодеяниях… Лучше было бы развить и объяснить настоящий характер мятежного гетмана, не искажая своевольно исторического лица». Пушкин развивает образ Мазепы во всей трагической его глубине. При этом он следует традиции романа Вальтера Скотта, соединявшего романическую фабулу с повествованием о важнейших исторических событиях эпохи. После трагической истории любви Марии и Мазепы описание Полтавского боя звучит как мажорный финал. И здесь личное, частное входит в общее, историческое.
После публикации в 1829 году «Полтавы» появилась резко отрицательная рецензия на неё Н. И. Надеждина, положившая начало устойчивому непониманию творчества Пушкина-реалиста. Это непонимание усиливается с выходом в свет романа «Евгений Онегин». Даже литературные друзья поэта, оставшиеся в своих эстетических убеждениях романтиками, не чувствуют тех открытий, которые совершает Пушкин в своём позднем творчестве.
Философские мотивы в лирике Пушкина
В лирике Пушкина конца 1820-х годов стремительно нарастают философские мотивы, раздумья о жизни и смерти, покаянные настроения, предчувствия новых бурь и тревог:
Так начинает Пушкин стихотворение «Предчувствие» (1828), в котором исчезает юношеская беззаботность и удивлявшая ранее способность поэта находить выход из мрачных настроений, из роковых вопросов в радостях жизни, в любви, в прелести и красоте бытия. Теперь эти радости омрачаются ожиданием разлуки, причём, вечной разлуки, «неизбежного грозного часа». В свете предстоящего конца жизнь приобретает какой-то иной, свободный от буйной чувственности, одухотворенный смысл.
В «Дорожных жалобах» (1829) сказывается утомлённость кочевой, неприкаянной жизнью. Свою судьбу, странническую, скитальческую, поэт погружает в общерусский контекст: здесь и наше бездорожье как в прямом, так и в широком, историческом смысле, и капризы непредсказуемого климата опять-таки в двух его ипостасях – природной и общественной, здесь и незащищённость личности от всякого рода неожиданностей, здесь и всероссийская беззаботность, равнодушие к всякого рода комфорту и уюту:
Особенно настойчиво в творчестве Пушкина этих лет возникает мучительный вопрос о смысле жизни:
Митрополит Филарет, прочитав эти стихи Пушкина, в тревоге за душу поэта откликнулся на них собственными стихами: