Русская Литература XIX века. Курс лекций для бакалавриата теологии. Том 1

Вспомним, что Жуковский и Батюшков, равно как и поэты гражданского направления, разработали целый язык поэтических символов, кочевавших затем из одного стихотворения в другое и создававших ощущение поэтической возвышенности языка: «пламень любви», «чаша радости», «упоение сердца», «жар сердца», «хлад сердечный», «пить дыхание», «томный взор», «пламенный восторг», «тайны прелести», «дева любви», «ложе роскоши», «память сердца». Поэты пушкинской плеяды стремятся различными способами противостоять «развеществлению» поэтического слова. На новом этапе развития русской поэзии возникла потребность, не отказываясь полностью от достижений предшественников, вернуть поэтическому слову его простое, «предметное» содержание.

Антон Антонович Дельвиг (1798–1831)

В кругу поэтов «пушкинской плеяды» почётное место не случайно отводится любимцу Пушкина Антону Антоновичу Дельвигу. Однажды Пушкин подарил ему статуэтку бронзового сфинкса, известного в древней мифологии получеловека-полульва, испытующего путников своими загадками, и сопроводил подарок таким мадригалом:

Кто на снегах возрастил Феокритовы нежные розы?
В веке железном, скажи, кто золотой угадал?
Кто славянин молодой, грек духом, а родом германец?
Вот загадка моя: хитрый Эдип, разреши!

Дельвиг вошёл в русскую литературу как мастер идиллического жанра в антологическом роде. «Какую силу воображения должно иметь, – писал об идиллиях Дельвига Пушкин, – дабы так совершенно перенестись из 19 столетия в золотой век, и какое необыкновенное чутьё изящного, чтобы так угадать греческую поэзию». Пушкин почувствовал в поэзии Дельвига реалистическое изображение прошлого, историзм в передаче «детства рода человеческого».

В своих идиллиях Дельвиг уносит читателя в «золотой век» античности, где человек живёт в гармоническом союзе с природой. Его идиллии приближаются к жанровым сценкам, изображающим те или иные эпизоды из жизни поселян. Герои идиллий Дельвига наделены скромными добродетелями: они не умеют притворяться и лгать, драмы в их быту напоминают мирные семейные ссоры, которые лишь укрепляют прочность общинной жизни, силу дружеских чувств. Даже смерть в идиллии «Друзья» не омрачает их безоблачного счастья. Оно продолжается и за гробом:

Счастлив я был! не боюсь умереть! предчувствует сердце —
Мы ненадолго расстанемся: скоро мы будем, обнявшись,
Вместе гулять по садам Елисейским, и, с новою тенью
Встретясь, мы спросим: «Что на земле? всё так ли, как прежде?
Други так ли там любят, как в старые годы любили?»
Что же услышим в ответ: по-старому родина наша
С новой весною цветёт и под осень плодами пестреет…

В «Идиллии» («Некогда Титир и Зоя, под тенью двух южных платанов…», 1827) Дельвиг повествует о любви юноши и девушки, которые скрепили брачный союз надписями на двух платанах своих имён. Шли годы, иссушая родники живой жизни, и вот под старость лет обрели Титир и Зоя вечный покой под их заветными платанами:

Чудо: пни их, друг к другу склонясь, именами срослися.
Нимфы дерев сих, тайною силой имён сочетавшись,
Ныне в древе двойном вожделеньем на путника веют;
Ныне в тени их могила, в могиле той Титир и Зоя.

Человек в идиллическом мире античности никогда не чувствует себя одиноким: с ним заодно и природа, и боги. В мире идиллии люди живут в полном согласии друг с другом. Ни богатство, ни знатность над ними не властны. Достоинство их определяют простые и ясные чувства дружбы, любви, добра, трудолюбия.

Но как только микроб обмана проникает в мир этих чистых отношений, наступает катастрофа. В идиллии «Конец золотого века» (1828) городской юноша Мелетий соблазняет пастушку Амариллу, и тогда всю страну постигает несчастье. Тонет в реке Амарилла, меркнет красота Аркадии, холод душевный гасит сердца поселян, разрушается навсегда гармония между человеком и природой.

Бедная наша Аркадия! Ты ли тогда изменилась,
Наши ль глаза, в первый раз увидавшие близко несчастье,
Мрачным туманом подёрнулись? Вечнозелёные сени
Воды кристальные, все красоты твои страшно поблёкли…