Русская Литература XIX века. Курс лекций для бакалавриата теологии. Том 1

Поскольку Крылов во всех своих баснях находился в границах народного миросозерцания, его собственные поучения сразу же становились народным достоянием и превращались в пословицы (подтверждение того, что Крылов точно выразил народную веру, народные воззрения на добро и зло). Народ охотно принял как свои множество крыловских стихов и «нравоучений», включив их в пословицы ещё при жизни баснописца: «Ай, Моська! знать, она сильна, Что лает на слона», «Над хвастунами хоть смеются, а часто в дележе им доли достаются», «Полают и отстанут», «А Васька слушает да ест», «Слона-то я и не приметил», «Услужливый дурак опаснее врага» и др. Крылатыми выражениями стали даже некоторые названия крыловских басен: «Демьянова уха», «Тришкин кафтан», «Слон и Моська» и др.

Крылов писал свои басни разностопным ямбом – размером, наиболее вольным из поэтических метров. Он был удобным для передачи языка, ориентирующегося на «сказ», на разговорные интонации. При этом словами и ритмом стиха Крылов умел воссоздавать живописную картину. Посмотрите, как он рисует стихом прерывистую скачку обоза по ухабам:

Пустился конь со всех четырёх ног
                   На славу:
По камням, рытвинам, пошли толчки,
                   Скачки,
Левей, левей, и с возом – бух в канаву!
         Прощай, хозяйские горшки! («Обоз»)

В басне «Пустынник и Медведь» Крылов ритмом стиха мастерски живописал скачкообразные полёты мухи:

Пустынник был сговорчив, лёг, зевнул,
         Да тотчас и заснул.
А Миша на часах, да он и не без дела:
         У друга на нос муха села —
         Он друга обмахнул —
                   Взглянул —
А муха на щеке – согнал – а муха снова
         У друга на носу.

«Здесь, – заметил Жуковский, – стихи летают вместе с мухою. Непосредственно за ними следуют другие, изображающие противное, медлительность медведя: здесь все слова длинные, стихи тянутся:

         Вот Мишенька, не говоря ни слова,
         Увесистый булыжник в лапы сгрёб,
Присел на корточки, не переводит духу,
Сам думает: “Молчи ж, уж я тебя, воструху!”
И, у друга на лбу подкарауля муху,
         Что силы есть, хвать друга камнем в лоб.

Все эти слова: Мишенька, увесистый, булыжник, корточки, переводит, думает, и у друга, подкарауля, – прекрасно изображают медлительность и осторожность: за пятью длинными, тяжёлыми стихами следует быстро полустишие:

Хвать камнем друга в лоб!

Это молния, это удар! Вот истинная живопись, и какая противоположность последней картины с первою».

Нередко прибегает Крылов в своих баснях и к звукоподражаниям. Вол говорит у него: «И мы грешны». В речи Вола мы слышим мычание. А пожирающий добычу Кот, «мурлыча и ворча, трудится над курчонком».

Общенациональное содержание басен Крылова

П. А. Плетнёв называл Крылова «выборным грамотным человеком всей России». Это проявилось по-своему в художественном мире «басен Крылова», при всём их многообразии связанных между собою. «Можно подумать, – писал Плетнёв, – что для него не было сословий и он в уме своём представлял только Россию, одним духом движимую, поражающую воображение своею огромностию, величиною частей своих, красками своими и действующую как одно существо в гигантских размерах».

Ощущение целостности русской жизни в баснях Крылова возникает потому, что поэт впервые в литературе нашей органически принял в себя дух национального языка. Его предшественники ограничивались подражаниями. Но «искусственный подбор простонародных слов так же далек от языка народа, как словарь от книги, – говорит Плетнёв. – Язык повинуется умопредставлению, действию воображения, ощущениям, памяти, навыку чувств, ходу размышлений, склону страстей, словом – язык есть та же душа народа, та же народная жизнь, которою поэт проникается для изображения действий или характера народа. Чтобы заимствованный простонародный язык сохранил в сочинении все принадлежности органической своей природы, сочинителю надобно прежде принять в душу свою и в сердце своё ясный образ самого народа».