Русская литература XVIII века. Петровская эпоха. Феофан Прокопович. Учебное пособие

У данного диалога есть своя предыстория, уходящая в глубь веков; мы остановимся на второй половине XVII в., так как идейную подоплеку петровских преобразований нужно искать там.

Борьба «грекофилов» и «латинствующих», раскол как наиболее трагическая часть наследия, доставшаяся Петру, духовный кризис, надрыв стали знаками кануна преобразований. «Надлежало искать выход, – замечает А. М. Панченко, – и прежде всего в сфере идей»[311]. На смену Слову пришла Вещь[312]; практицизм стал мировоззрением Петра и его эпохи. Параллельно с этим шёл процесс борьбы за веротерпимость (не случайно Пётр не придавал серьёзного значения ни спорам «папежников», ни старообрядчеству).

После путешествия в Голландию и знакомства с работами Пьера Бейля и Джона Локка Пётр и его окружение выдвинули на авансцену проблемы толерантности; определился примат светской власти над церковной, светские догматы стали ведущими.

Конечно, «никто не отважится, – констатирует А. М. Панченко, – назвать её (Петровскую эпоху. – О.Б.) эпохой терпимости»[313], но была сделана очень серьёзная заявка на это.

Ярчайшими участниками диалога культур в Петровскую эпоху являлись Пётр I и Феофан Прокопович[314].

Выполняя социально-политический заказ Петра I, оратор трансформирует жанры «слова» и «речи». «Произнесённые с амвона… “слова” Феофана были по существу полны чисто гражданским содержанием»[315].

Являясь по своим теоретическим взглядам предклассицистом, Феофан Прокопович как художник эволюционировал от барокко к классицизму, что наглядно демонстрирует его ораторская проза.

Наряду с сугубо церковными проповедями (на протяжении всей своей жизни он являлся служителем церкви) в его наследии большое место занимает политическое красноречие.

* * *

Киевский период в творчестве Феофана Прокоповича охватывает 1704–1716 годы.

Теория ораторского искусства разработана Феофаном Прокоповичем в его известных трактатах «De arte poetica» (1705) и «De arte rhetorica» (1706), каждый из которых по тому времени был глубоким новаторским курсом и имел большое влияние на теорию и практику словесного творчества XVIII в. Феофан Прокопович решительно порывает с традициями церковного красноречия как России, так и Запада.

Исследователи противоречиво оценивают ораторскую прозу Феофана Прокоповича киевского периода.

И. Чистович, П. Морозов, Ю. Самарин, П. Пекарский, Н. Гудзий считали, что новое вино налито в старые меха, т. е. Феофан Прокопович, приверженец петровских реформ, говорит о новом в духе традиционных церковных проповедей.

Н. Д. Кочеткова осторожно замечает, что «в киевский период Феофан как проповедник придерживался ещё в основном правил, предписывавшихся схоластической наукой»[316].

Т. А. Автухович намечает эволюцию жанра проповеди, пишет о «тенденции к преодолению этого стиля» (барокко. – О.Б.) в киевских проповедях Феофана Прокоповича, хотя большинство из них, по мнению исследовательницы, «учительные», «в них проводятся традиционные религиозные идеи…», «однако способ их изложения далеко не традиционен»[317].

А. С. Елеонская, исследуя ораторскую прозу XVII в., считает, что наряду с глубоко новаторскими чертами Феофан «не выпадает из традиций русской ораторской прозы»[318].

К. В. Пигарев, В. И. Фёдоров пишут о решительной трансформации проповеди Феофаном Прокоповичем в новый, полный «чисто гражданским содержанием» жанр – «слово»[319]. Большая часть дошедших до нас проповедей Феофана Прокоповича киевского периода посвящена сугубо богословским и церковным проблемам. Теологические проблемы доминируют в богословских проповедях киевского периода, хотя и среди них есть мастерски созданные произведения ораторского искусства. В них затронуты традиционные для служителя церкви темы об аде и рае, о страшном суде («Слово в неделю богатого»[320] – III, 254–263; «Слово о множестве осужденных» – III, 287–302); о грешнике, греховных болезнях и исцелении от них («Слово в неделю 23» – III, 264–277); о загробной жизни и необходимости готовиться к ней на земле («Слово о памяти смертней» – III, 278–286); о любви к Богу («Слово о любви к Богу» – III, 288–301); о разных видах греха («Слово о ненавидении греха в неделю 29» – III, 306–320[321]); о православной церкви («Слово в неделю православия» – III, 303–317); о деве Марии («Слово в день благовещания пресвятыя богородицы» – III, 319–333).