Русская литература XVIII века. Петровская эпоха. Феофан Прокопович. Учебное пособие

«В них (этих проповедях. – О.Б.), – указывает Т. Е. Автухович, – проводятся традиционные религиозные идеи: жизнь – подготовка к смерти, смерть – расплата»[322]. На наш взгляд, этих идей, пусть и сугубо религиозных, значительно больше, а многие из них перерастают чисто религиозные рамки и приобретают общечеловеческий смысл. Проповедник рассуждает о времени и пространстве: так, говоря о вечности мук адских, он рефреном повторяет фразу «потекут веки аки часы» (III, 261). Часто Феофан Прокопович отходит от церковных догматов и рассуждает по-житейски, на обыденном уровне в связи с той или иной фразой из Библии. Как исцелиться грешнику? – обращается оратор к «слышателям» и на равных с ними, как бы советуясь, отвечает: главное лекарство – милосердие, правосудие, послушание (III, 266–267). Богословские проповеди изобилуют цитатами из Священного Писания, из поучений отцов церкви, но и примерами из всемирной истории, ссылками на Платона, Пифагора, Цицерона (см.: III, 285–286 и мн. др.), что так характерно будет для всего творчества Феофана Прокоповича, в том числе и художественного творчества.

Весьма изящно, эстетически и этически красиво «Слово о любви к Богу». Для Феофана Прокоповича всегда был чрезвычайно важен эстетический момент в вере, обрядах. Бог для него не только «самая бесконечная доброта», но и «самая красота неизреченная», «сотворенное изящество от сея неизглаголанныя красоты» (III, 290). Здесь же даются ссылки на Анаскогора, Цицерона, Демосфена, но даже эти мыслители, по Феофану Прокоповичу, не смогли бы найти слов, чтобы выразить любовь к Богу, сказать о красоте этой любви (III, 293). Феофан Прокопович, оттолкнувшись от богословского постулата и религиозной темы, обращается к этическим, моральным категориям: рассуждает о пьянстве, сквернословии, воровстве, любодеянии, но и о доброте, красоте, милости, щедрости.

Используя антитезу, оратор говорит о грешниках, что они «аки свинии в таковом блате любят валятся» (III, 308), наоборот, добродетель – синоним красоты: «красна бо есть на теле, красна в речах, красна во внутренних, красна и во внешных действиах, красна во всех поступках, красна в небесных умозрениях, красна в любви к Богу и в любви к ближнему: наконец красна в состоянии щастливом, красна и в случаях неблагополучных» (III, 312).

То есть Автухович отмечает, что в киевских «словах» и «речах» Феофана Прокоповича весьма ощутимо влияние стиля барокко: «Автор драматизирует проповеди, повышая эмоциональность “слов” и психологическим началом, и развёрнутыми примерами, и живописными описаниями страданий грешников. Возвышенный пафос у него сочетается с натуралистическим освещением отвлеченных нравственных понятий»[323]. Антитетичность, разведение понятий, цвета, природных явлений и т. д. по полюсам является доминантой в поэтике ораторской прозы Феофана Прокоповича киевского периода.

Вместе с тем нельзя согласиться с исследовательницей, что «взгляд проповедника на человека пессимистичен, ибо Прокопович остро ощущает всю несоразмерность проповедуемого им аскетического идеала и бренности земной жизни», что «смирение перед лицом “гневающегося” божества – вот единственный удел человека»[324]. Даже богословские проповеди не позволяют сделать такого вывода. Ни сам автор, ни его герои (даже праведники) не являются аскетами: Феофан Прокопович призывает, конечно, следовать догматам церкви, Писанию, но вовсе не отторгает людей от земного бытия и его радостей. Оппозиции «аскет – жизнелюб» нет в его проповедях, и не смирение – удел человека. Смысл человеческой жизни, по Феофану Прокоповичу, в гармоническом сочетании догматов Писания и нравственных норм человеческого бытия. Может быть, как никогда потом, т. е. в петербургский период жизни и творчества, Феофан Прокопович един, спокоен, в ладу с собою и верой: его слова одухотворены, значительны, красивы, и в них звучат вечные темы, хотя, повторяем, и в связи с богословскими темами, но в данном случае дисгармонии не наблюдается. То обстоятельство, что он был вне больших исторических событий, вне большой политики, вне придворных и церковных интриг, способствовало самораскрытию Феофана Прокоповича – духовного пастыря, наставника, философа. Более у него такой возможности не будет: на первый план выдвинется политическая конъюнктура, а близость ко двору окончательно убьёт в нём искренность, открытость и желание писать и говорить на общечеловеческие, нравственно-этические темы. Это уже скажется в его светских проповедях киевского периода, хотя пока и не столь значительно, как позднее.

* * *