Русская литература XVIII века. Петровская эпоха. Феофан Прокопович. Учебное пособие

Известность Феофану Прокоповичу принесло «Слово приветствительное на пришествие в Киев его царскаго пресветлаго величества», произнесённое им 5 июля 1706 г. в Софийском соборе в присутствии Петра I. В своей магистерской диссертации «Стефан Яворский и Феофан Прокопович» Ю. Ф. Самарин назвал эту «речь» одной из лучших в ораторском наследии Феофана, снискавших оратору благосклонность монарха[325]. Так, замечает П. П. Пекарский, «Прокопович сделался в первый раз известен царю»[326].

Эпиграфом к «слову» стала строчка из 149 псалма: «Сынове Сионе возрадуются о Царе своем»[327]. Оратор обыгрывает древность и святость Киева как обители православия, называет его «вторым Иерусалимом» (I, 2). П. П. Пекарский, не анализируя проповедь, даёт ей оценку: «Это слово получает особенное значение, когда вспомнить, как писались в те времена сочинения подобного рода: исполненные риторическими словоизвитиями, с длинными сравнениями и уподоблениями, они обыкновенно не имели ни малейшего отношения к действительности и были только крайним выражением того схоластического метода, который так процветал в тогдашних наших школах»[328]. Высоко оценил «Приветствительное слово» И. А. Чистович: «Это была речь, давно неслыханная на церковной кафедре. В одушевлённом слове проповедник выразил свои чувства по случаю радости о прибытии юного, а между тем уже славного, государя. Тут нет ни отвлечённых и сухих рассуждений, ни школьных приступов и аргументаций, ни утомительной длинноты периодов: это – стройная, одушевлённая и блестящая речь проповедника, оставившего позади себя схоластическую риторику»[329]. Высокая оценка художественных достоинств проповеди вполне справедлива.

В приступе оратор достаточно нетрадиционно обращается к граду Киеву: «Благодарствуй велегласной и радостной вести богоспасаемый граде Киеве, яко возвеселивши тебе возвещением пришествия Пресветлаго Монарха нашего» (I, 1). Далее автор обыгрывает эпиграф, но если в нём сионские сыновья радуются своему царю, то здесь, по мысли Феофана Прокоповича, особая радость, т. к. царь пришёл в особый город, который «светом Православия сияет» (I, 1), в «град, егоже святых ради и чудодейственных мест обычно есть вторым Иерусалимом нарицати» (I, 2). Мотив пространства, в данном случае города, действительно важен для художника: горы, церкви, дома, стены, стогны – всё ликует, но «наипаче же да воспевает сия престольная церковь Премудрости Божия» (I, 2). Художник, любящий проводить параллели между духовным, идеологическим и естественным, природным, и здесь не удержался, чтобы не прибегнуть к метафоре: город он уподобляет человеку, с радостью приветствующего «желаемого гостя»: очи, уста, руки, ноги «являют на себе некое веселие, обаче наибольшее движение радости в сердце обитает» (I, 2). Этот пассаж о радости психологически точен: «Сердце бо человеческое, егда некоей вещи желает и ищет, той час аки бы в пути шествует, или в море плавает: егда же обретает искомое, тогда аки во пристанище или намеренное место достигши, веселится» (I, 2). Феофан выражает радость не только от себя лично, но от всего Киева. «Речь» содержит огромное количество восклицаний, риторических вопросов. Волнение, любовь, радость, умиление – вот те чувства, которые обуревают оратора и должны, по его настоянию, обуревать всех слушателей при виде Петра.

Отголоском барочной поэтики в этой пространной метафоре появляется сопоставление сердца с морем: человеческое сердце путешествует в море жизни и радуется, когда достигает пристанища, обретает искомое; так и «град и церковь киевская» «вельми» радуются «зрети нынешнего гостя» – Петра (I, 3). Оратор, продолжая традиции поэтики конца XVII в., сравнивает царя с солнцем, но есть в этой пышности, гиперболизме, метафоричности, типичных для барочной системы, некий новый мотив. Естественно радоваться солнцу – естественна радость Киева, встречающего Петра. Уподобление Петра солнцу – не только дань барочной традиции, но и стремление художника к естественнонаучной, рационалистической основе в своих доказательствах, логика которых выстраивается по принципам уже предклассицистической поэтики.

Феофан уподобляет монарха не только солнцу, но и Богу: он вездесущ, что подчёркивается словосочетаниями с глаголом «обитаеши» – «в судех», «в церквах», «в монастырех», «в мыслях», «в сердцах» (I, 4).

Заканчивается приступ психологически точным выводом о том, что радость от встречи после долгого ожидания может сравниться только со сладостью утоления жажды: «Того уже над все достоинство наше радостно обретаем, видим, приветствуем» (I, 4). Феофан Прокопович, усвоив схоластическую риторику, всё же более близок к античным риторам, например, в том же нагнетании от одного словесного периода к другому эмоционального пафоса речи он вместе со «слышателями» переживает состояние, в данном случае близкое к экстазу.