Русская литература XVIII века. Петровская эпоха. Феофан Прокопович. Учебное пособие

«Панегирикос», начиная с предисловия, отличается не только панегирическим, чисто хвалебным, пафосом, но, главное, искренностью и эмоциональностью. Последние, на наш взгляд, обусловлены тем обстоятельством, что в психологии искусства называется «эффектом присутствия», в данном случае, присутствия Петра во время произнесения «речи».

«Слуга» и «богомолец», Феофан Прокопович приносит дар монарху, «аще и не драгий», не претендующий на долголетие («вем яко слову моему не жити, но токмо на время явитися, не многократне, но единою токмо слышатися подобаше» – I, 16). Здесь появляется формула самоуничижения, заимствованная из поэтики древнерусской литературы и обыгранная оратором, причём формула пространная, перерастающая в метафору: оратор соотносит своё похвальное слово с простотой и естественностью нравов народа, поэтому столь же естественна и проста его похвала, его «Панегирикос» Петру, не претендующий на риторический перл.

Само деяние значимо («сия вещь всемирного прославления достойная» – I, 16), поэтому оратор произносит слово на русском языке, но обещает перевести его и на латинский язык. Более того, он «присовокупишася к сему и торжественныя рифмы во славу тоеяжде неслыханныя твоея виктории тройственным диалектом, латинским, славенским и польским, сложенныя от мене, помере малаго искуства моего» (I, 17).

Феофан сам обозначил характерную особенность своего творчества: одно событие, факт, образ, явление трансформировались в разные жанры под его пером, причём чаще всего один жанр являлся главным и давал художественную пищу или эмоциональный импульс для рождения другого жанра. Так было с образом Владимира, которому Феофан посвятил пьесу и «слово», так было и с Полтавской битвой, которой Прокопович посвятил «слово» и, по существу, три поэтических творения – «Епиникион» на трёх языках. В конце предисловия Феофан определяет судьбу Полтавской баталии и её героя Петра в искусстве. Он пишет: «Будут сию преславную викторию прославляти будут воспевати рифмотворцы; будут любопытные историографы последним гласити веком образы, знамения и памяти не токмо на великих столпах, стенах, пирамидах и иных зданиях искусным изваянием изображати, но и на малых оружиях и орудиях начертати» (I, 17–18). «Великих риторов громы», «рифмотворския трубы», даже «малыя пищали» принесут радость общей победы всем (I, 19).

Предисловие написано эмоционально, страстно и вместе с тем идеологически выверенно, точно. В нём, безусловно, Феофан следовал тематике и стилистике предисловий второй половины XVII в., но одновременно это предисловие отличается тем, что оно написано к художественно-публицистическому произведению («Слову») и к чисто художественному («Епиникиону»).

Таким образом, Феофан закладывал новую традицию: художественного предисловия к художественному произведению. Поэтому не совсем права Л. А. Чёрная, которая при характеристике предисловий Феофана Прокоповича относит их к произведениям законодательного характера («Духовный регламент», «Правда воли монаршей»), к политико-философским трактатам («Слово о власти и чести царской») через запятую, не проводя разграничений, говорит и о предисловиях к проповедям и панегирикам[353].

У Феофана Прокоповича предисловия к художественным произведениям, как мы видим, иные.

* * *

«Слово о преславной над войсками свейскими победе» (27 июня 1709 г.) открывается риторическим вопросом: «Кое иное дати тебе приветствие и что больше в дар гостинный имамы принести тебе?» (23). Сам проповедник считает, что такая победа требует «неслыханной похвалы», которая породит «от нея общей всероссийской радости извещение» (23).

Суперлативные характеристики переходят в пышную метафору: «Сия неизглаголанная… радость не терпит в нас молчания, ею же возбуждаемый, аще бы имел бых тисящу устен и гортаней, ни единой бы воистинну не было возможно праздновати» (23).

Приступ слова строится традиционно для Феофана: эмоциональный всплеск, риторические вопросы, суперлативные выражения, обращения к античным и библейским образам и соответствующие параллели. Следом идёт развитие темы. Феофан прежде всего даёт довольно подробную характеристику «супостату», т. е. шведам, довольно подробно вторгаясь в историко-политический экскурс о взаимоотношениях Московского государства и Швеции.

Таким образом, Автухович считает, что в этом «слове» стиль Прокоповича отличается от барокко его современников, а «стиль основной части (о причинах и условиях Северной войны) приближается к стилю исторических сочинений. Однако вторую часть – описание битвы – Феофан создаёт согласно поэтике барочного театрализованного “действа”»[354].

Если с утверждением о близости к историческим сочинениям можно и нужно согласиться, то со вторым – нет. Справедливо замечание В. П. Гребенюка о том, что «имеющиеся в “Панегирикосе” исторические параллели не абстрагируют повествование, а конкретизируют и раскрывают мысль автора»[355].