Русская литература XVIII века. Петровская эпоха. Феофан Прокопович. Учебное пособие

Феофан как историк рассуждает об истоках этой зависти и неприязни, анализирует причины негативного отношения к России со стороны европейских держав. «Что ж тут скажем? – риторически вопрошает оратор и тут же даёт ответ. – От рода завистником было видети еще в России многия недостатки к силе совершенной. То не крайняя ли возъярися в них зависть, егда увидели все то, чего не желали, исполненно! Возрасте в совершенный возраст сила и слава российская дивным ко всем и еще первым таковым своим монархом, богомвенчанным Петром» (52). Восхвалив «вельможи, военачальницы и воини росийстии», оратор перечисляет победы, которые предшествовали Полтавской баталии.

Вновь воскрешается в «слове» мотив «гордой зависти и завистной гордости» (54) – происки европейских стран, а также измена Мазепы, о котором Феофан говорит весьма экспрессивно: «О врага нечаяннаго! О изверга матери своея! О Иуды новаго!» (54). Внешние и внутренние происки создали тьму, смуту, «бедство» – и всё это продолжалось восемь месяцев, но пришёл день победы. Оратор чрезвычайно эмоционален в этой части «слова»: четыре восклицательных предложения, и в центре одно слово – «Виктория!» (56).

Описание самой битвы перекликается с тем, что оратор уже писал в 1709 г. И вновь в центре описания боя Пётр I и знаменитый эпизод с пробитой шведской пулею шляпой монарха: «О шляпа драгоценна! Не дорогая веществом, но вредом сим своим всех венцев, всех утварей царских дражайшая!» (57). Оратор переполнен патриотическим чувством: «Виктория твоя, о Россие! Виктория!» (57). Он обличает «зависть и гордость» – именно они «воевали с нами», считает Феофан Прокопович. Затем он высочайшим образом оценивает «плоды поля Полтавского» (58), которые имели огромное военное, политическое, нравственное значение. «Под Полтавою, о россиане, под Полтавою сеяно было все сие, что после благоволили нам Господь пожати» (58). С неё пошла слава и благополучие России. Заключает речь Феофан благодарностью к Богу за помощь в этой битве (59).

При жизни Петра тема Полтавы была не просто актуальной, но и политически ангажированной. Вслед, а затем и параллельно с Феофаном Прокоповичем многие ораторы откликались на неё, приурочив свои «речи» особенно к юбилеям битвы. Так, к десятой годовщине (которая очень пышно отмечалась[428] во всей России и особенно в Петербурге) 27 июня 1719 г. произнёс своё «слово» Гавриил Бужинский[429].

«Слово» Бужинского построено в соответствии с правилами риторики того времени. По композиции оно традиционно: вступление, основная часть, заключение; обязательное и обильное цитирование библейских текстов, трудов отцов церкви.

Собственно самой Полтавской битве отведено в «слове» небольшое место, при этом Бужинский во многом опирается на ставшие в литературе Петровской эпохи классикой «Панегирикос» (1709) и «Слово похвальное о баталии Полтавской» (1717) Феофана Прокоповича. Эти переклички отметил В. П. Гребенюк[430].

Видимо, тема измены Мазепы и в 1719 г. оставалась политически весьма актуальной, поэтому и Феофан Прокопович, и Гавриил Бужинский спустя десятилетие вновь заостряют внимание слушателей на ней. Вслед же за автором «Панегирикоса» Гавриил Бужинский пышно и витиевато восхваляет Петра, его личное участие в битве, повторяет ставший традиционным эпизод с простреленной шляпой. Однако, в отличие от Феофана Прокоповича, литературным шедевром эта «речь» Гавриила Бужинского не стала, т. к. и на уровне идей, и художественно Бужинский идёт лишь вслед за своим знаменитым предшественником.

Н. Д. Кочеткова, сравнившая проповеди Стефана Яворского, Гавриила Бужинского и Феофана Прокоповича, сделала справедливый вывод о том, что у Феофана, в отличие от других, «религиозный аспект, как правило, заметно приглушен, а в некоторых проповедях и совершенно отсутствует», тема Полтавской битвы приобретает у него «патриотический смысл», а сама «проповедь перестаёт быть проповедью в собственном смысле этого слова и становится произведением светским, жанром публицистическим по преимуществу»[431].

К 17-й и 18-й годовщинам взятия Нотебурга (Шлиссельбурга) были произнесены Гавриилом Бужинским два «слова» – «Ключ дому Давидова» (1719) и «Слово о взятии Нотенбурха» (1720)[432].

В первой «речи» взятие крепости, по Бужинскому, явилось ключом для основания новой столицы, а ключарь – Пётр I. Дом Давидов – это Россия. Оратор вдаётся в историю 90-летней давности, когда шведы отобрали русские земли, а сейчас историческая справедливость восторжествовала – и всё это благодаря Петру I.

Во второй «речи» Бужинский-оратор, как и Феофан Прокопович, обращается к древней и новой истории России, вспоминает о княжеских междоусобицах, осуждает эпоху смуты, Петра сравнивает с Давидом, поражающим Голиафа (под Голиафом, естественно, понимается Карл XII), обыгрывается этимология имени Петра I – «каменный», а взятие Нотебурга – каменное основание для создания российской твердыни.

* * *