Читаем Русская нарезка полностью

Я не люблю магию. Платформа моей веры всегда была экзотерической. Понимая одушевлённость всех явлений ма­териального мира, сознавая жбышную природу исполнен­ной разнообразными, весьма многочисленными сущностями, я вовсе не желал с ними принуждённого и ритуального об­щения, предпочитая, чтобы между мною и ними словно бы находилось голубое облачко с надписью «банг». Но что по­делаешь. Приготовления Рокоссовского мне лично напом­нили командно-штабные учения. Те же учебные операции над пустотой. Вычертив дурацкий знак на полу, Рокоссов­ский забрал у меня рогожу и

Конь только показал мне, лицу, морду. Остров его искры не с плотью. Оглушающая вонь. Трудно поверить, что мо­жет быть запах такой неистовой силы. Я старался мыслить механизм. Старался изо всех сил. Мне хорошо знакомо чув­ство напряжения мысли. Седина. И боль в сердце. Седой ме­талл.

Тысяча чертей! — воскликнул Рокоссовский. — Про­пеллер!..

Что?.. Что?!

Пропеллер! — пропел Рокоссовский, — Да ещё какой интересной формы! Может, это гребной винт?.. — Я стал вертеться, как пёс, пытаясь заглянуть себе за спину. Это вы­глядело очень смешно, особенно, учитывая отсутствие на мне формы и вообще какой бы то ни было одежды. — По­стой. да там. да ведь это мотор, Иван Степаныч, у тебя здесь. на славу. слушай, не вертись! Попробуй. — За­пустить? — сказал я фальцетом, — Я что теперь самолёт? У тебя зеркало есть?

Да что ты всё вертишься, как дервиш?

Тяжёлый, чёрт. — Я едва не упал. Я удержал равно­весие, покой, дыхание, и, оттолкнув (мягко) Рокоссовского, попытался запустить новоприобретённый механизм. Суть была отъять и уничтожить! А я ладил связь себя с ним. Про­тиворечив и загадочен есть человек. Поэтому, пишет Сад, умные, не тщась разгадывать человека, предпочитают его ебать.

Пропеллер дёрнулся, оцарапав-таки (и ударив! По роже!) Рокоссовского. Тот ммкнул, зрачки его расширились. Я при­нёс извинения и повторил попытку, усмехаясь. Мотор ожил, пропеллер завертелся, заревел, загудел, заныл, запел, и, нако­нец, ровным жужжанием потянул меня вниз и вверх, как мор­ская, полная, тёплая волна. И вот я уже завис, в полуметре от грязного пола, лицом вниз. Рокоссовский рассмеялся.

Бумей летит! — сказал Рокоссовский.

Со мной что-то случилось. Я сказал

Ещё совсем недавно, буквально несколько месяцев назад, в предвыборных статьях, а затем и в майских указах было плохое настроение и страшная депрессия из-за неудавшейся жизни и наши планы на ближайшую и среднесрочную пер­спективу. В голову лезли всякие бредовые мысли, иногда с цифрами, со сроками, и некоторые из них уже начали осу­ществляться. Работа началась. Пьяный сосед достав свой член лез под подол к моей матери. Соответствующая комис­сия видела как они трахались. Отец как обычно спал в отрубе на полу и они ходили контролировать эту работу. Я не бу­ду возвращаться к этим нашим планам. Говорить о сущест­венных корректировках пока рано, хотя я рано начала возбу­ждать себя с помощью пальцев, и я всё-таки скажу, когда за­хочу. Моим родителям было не до меня.

Россия лишила себя девственности сама, нисколько не испугавшись этого. За первые 14 лет нового века сделано не­мало. Ближайшие годы будут решающими, и, возможно, пе­реломными не только для нас, а практически для всего мира, который вступает в какую-то странную приятную истому. Глобальное развитие становится всё более неравномерным. Мы долго лежали и молчали. После новых конфликтов час­то трахались на чердаке, в лесу и где придётся. Ужесточается конкуренция за ресурсы. Причём хочу вас заверить, коллеги, и подчеркнуть: не только за металлы, нефть и газ, а за член, за интеллект. Кто вырвется вперёд, неизбежно потеряет свою самостоятельность. Я видела влагалище у своей внутренней энергии; как говорил Лев Гумилёв, от пассионарности пьяная лежала на полу. Страна просто обречена нашему однокласс­нику, что трахал меня. В мире Двадцать Первого века, на фоне новой расстановки сил, Россия решила согласиться. (Аплодисменты).

После 70-летнего советского периода граждане России в школу пришли вообще без трусов и штанов, чтобы всегда быть готовой. Нельзя достичь благополучия. Нельзя про­жить особняком. Идёт становление гражданской активности. Люди были так растянуты, что свободно заталкивали в жопу всего народа интересы государства. Мы встречаемся с вами сегодня, 12 декабря, в День Конституции, чтобы трахать себя самой и сказать о трёх ценностных смыслах, которые зало­жены в земле нашей страны. Зло в огороде казалось мне мел­ким. Несла одна женщина кабачки. Быть патриотом — зна­чит не только с уважением относиться глядя на их размеры хотя, безусловно, это очень важно, а прежде всего заталки­вать кабачок стране, как говорил Солженицын, патрио­тизм — чувство органическое, предварительно его смазав и очистив от шероховатостей. И как не может сохраниться общество, так и не существовать стране, скользить по нему и опускаться вниз. Замечательные слова, не в бровь, а в глаз.

Власть нанесла второй слой вазелина и повторила снова. Только в этом случае создаётся боль.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Земля
Земля

Михаил Елизаров – автор романов "Библиотекарь" (премия "Русский Букер"), "Pasternak" и "Мультики" (шорт-лист премии "Национальный бестселлер"), сборников рассказов "Ногти" (шорт-лист премии Андрея Белого), "Мы вышли покурить на 17 лет" (приз читательского голосования премии "НОС").Новый роман Михаила Елизарова "Земля" – первое масштабное осмысление "русского танатоса"."Как такового похоронного сленга нет. Есть вульгарный прозекторский жаргон. Там поступившего мотоциклиста глумливо величают «космонавтом», упавшего с высоты – «десантником», «акробатом» или «икаром», утопленника – «водолазом», «ихтиандром», «муму», погибшего в ДТП – «кеглей». Возможно, на каком-то кладбище табличку-времянку на могилу обзовут «лопатой», венок – «кустом», а землекопа – «кротом». Этот роман – история Крота" (Михаил Елизаров).Содержит нецензурную браньВ формате a4.pdf сохранен издательский макет.

Михаил Юрьевич Елизаров

Современная русская и зарубежная проза