Русская нарезка

Синцов глубоко, с тяжёлым наслаждением, затянулся, дол­го задержал дыхание и осторожно, то ускоряя, то замедляя выдох, выпустил дым через нос. Его лицо и взгляд на глазах Маши изменилось за эти пятнадцать секунд до неузнаваемо­сти, безумно, страшно изменилось. Вместо военного журна- листа-драгдилера на неё смотрело ужасное бесовское живот­ное, похотливый скот. Синцов заржал. В его убитых глазах её любящий взгляд мог, бывало, прочесть затаённую боль и страдание, но сегодня ей как-то не читалось. Мышцы лица его обвисли. Маша отвернулась.

«На хер войну», — подумал Синцов, слечивая косяк, «на хер этого Сталина ебучего, и всю эту Советскую Родину. Не пойду воевать ни хера, сцуко! Не пойду на фронт, буду всю войну план долбить! Проторчу войну на хер, и плевать, кто победит! Какая разница? Лишь бы конопля росла!» — думал Синцов. Маша посмотрела на косяк в руке Синцова. Ей тоже хотелось дунуть синцовского гаша, но она знала, что тогда её опять заглючит, как в прошлый раз, когда она постриглась налысо, или в позапрошлый, когда голая ползала на четве­реньках и ругала Советскую власть. Синцов закашлялся. Его дико пёрло, ему казалось, что поезд взлетает; что война это следствие того что Сталин с Гитлером обкурились и погна­ли, и Черчилль со своим коньяком тут не поможет. Маша закрыла глаза.

Когда они сели в поезд, она жёстко воткнула и на все во­просы Синцова отвечала только «да» или «нет». Вообще всю дорогу, пока они ехали до Москвы, Машу пёрло как-то меха­нически: она курила план, молча втыкала в окно, потом ва­лилась на свою нижнюю полку и часами хихикала, отвер­нувшись к стене. Вокруг вчёсывали только об одном — о войне, а Машу так вшторило, что она не слышала этого; в ней совершалась большая и тяжёлая внутренняя работа, к которой она не могла допустить никого, даже Синцова.

Уже под Москвой, в Серпухове, едва поезд остановился, она впервые за всё время сказала Синцову:

Пойдём, дунем.

Вышли из вагона, взяла его под руку.

Маршал Советского Союза И.С. Конев «MY FIGHT WITH DRUGS. THE HISTORY OF REDEMPTION» том 4 страница 355

Задевая усиком лысый край вестибулярного мандибулы пожни хохот из-под

Его прервал

Товарищи, Гитлер воскрес!..

Нет! Нет! Какой пиздец! — послышались весёлые и развесёлые голоса. Суровый политрук сделал ебло Чингис­хана, но ему на башку внезапно обрушился барабан. Глядя на надетый с угрюмым цинизмом на заслуженную голову ра­ботника таинственный барабан, я поневоле задумался над словом «барабан». Вскоре мне пришёл пиздец. Барабан, ка­залось, надели не на его голову, а в мою, ещё и выстрелили из концепта «барабан» мной сквозь смыслы и ассоциации в далёкую ужасную суть, живую липкую сущность пустого вибрирующего барабана «барабан». Обарабанившись, я ба- рабанно выбарабанился по барабану барабанов, и, казалось, также становился барабаном, и точка невозврата была близ­ко. Спас меня политрук. Он сорвал с себя барабан. — Кто это сделал?! Убью, сука! — крикнул, освободившись, полит­рук. Раздались выстрелы, крики, звуки глухо падающих жир­ных обездвиженных тел на пол. Кто-то оглушительно рыг­нул. Я посмотрел на себя и увидел Биографию Гитлера

В разделе «разное» рекомендуем вам «Гитлер. Харизма- тичный лидырь» Lieder — lieber Лидер — либер(ал) Лидер — лодырь — любирь Ультразвуки цикады

— Ни хуя себе цикада, — сказал Японец глядя на то как цикада подмяла под себя его дом и раздавила своим весом, как орех. Я открыл себя ближе к концу, и действительно, во мне было написано что Гитлырь воскрес

Книга Конева вызвала летучую мыш и споры в окололи­тературных кругах. Около колоколообразной кривой, про­черченной полётом летучей мыши, шесть томов (и когда только успел СТОЛЬКО написать) маршальских фантазмов

Причём первый начинался сразу с матерного слова «хуй- ня» и последний заканчивался тоже словом «хуйня». Неуди­вительно что рецензия в журнале «Ёбаный Пиздец» на ше­девр Конева называлась <Хуйня. Opus Magnum усопшего Маршала»

Но с ужасом рецензент — вдруг понял что его рецен­зия — стала частью текста книги — во 2-ом Издании