Русская нарезка

Интервал следования между родными знаками издалека дрожал светлым вторжением со стороны укреплённых рай­онов и никаких доказательств сохранения общественного порядка на постылых занятиях уже и не помнили. Иные в затвердело сжатых кулачках, как бесценное сокровище, несли перед собой трофейное оружие, и всем казалось, что ему по­стоянно нехорошо и больно, и всем становилось легче и ве­селее, когда пограничник с терпением, говорившим о неза­урядной выдержке, налил в стакан молока, сделал глоток и, похвалив, непринуждённо продолжал без остановки, без роздыху воровать, произнося что-то, быть может, самое главное в его жизни, убеждённо и потерянно, как нечаянно открывший что-то ненужное, и в эту минуту высоко над цер­ковью ломко и сочно разорвался пристрелочный снаряд. Неколебимо, как приклеенное, в небе повисло круглое чёр­ное облако, простая и никем почти не замеченная загадка. Но затем как-то исподволь, исподтишка, оттого лишь, что появилась опасность нарушения извечного порядка семей­ной маеты, возникла откуда-то тревога; то, чего вначале избе­гали и боялись, теперь начали караулить — будет или не бу­дет? Шли месяцы, ничего не менялось, и тогда, сникшая, по­тускневшая, ещё молодая, но вконец изношенная, как изме­нилась, как посуровела исконно желанная моя спутница жиз­ни, как это обычно бывает, вот она тебе — свобода и незави­симость, вот она — Родина, превращённая в могильник. Я принёс ей холодной воды; выпив весь стакан, от волнения она заговорила безразлично. Но какие же эти? Какие? И что сейчас надо сделать?

На всё воля Божья.

Ладно. Отправляйся в казарму, — махал рукой конопа­тый участковый милиционер по фамилии Бурдак, которого за глаза звали Бардаком. Что за чучела волокутся в хвосте войска? В боевом подразделении Красной Армии разве до­пустимо такое? И непременно заставляли маршировать до­поздна, добиваясь единства шага, монолитности строя.

Я уже расправил листки, убедился, что они сальные внут­ри и соответствуют по размерам. Красная смородина, пута­ные кусты жимолости, ломкого таволожника и всюду прони­кающего шиповника теснил со всех сторон уверенно насту­пающий ельник. Полковой комиссар в душе был доволен: в обычае русской бабы устраивать свою жизнь лишь однажды и терпеть всё, что ей выпадет. FUGA 20

Короткий путь до Кремля обретает контуры никчемного присутствия ко всему уже кроме еды и спанья равнодушных людей в каком-то глубоком и глухом оцепенении когда об­мирают и немеют все чувства это было бы блаженством так вот тихо закрыть глаза и умереть.

Слушай, где ты их взял?

Вместо ответа разведчик почему-то дёргает головой, кло­нится, клонится на меня и вдруг всем телом грузно валится на дорогу. В следующее мгновение страх боль удивление озаре­ние блеклые при утреннем свете трассеры горячий пот лес­ной массив набухший кровью три отчаянных выстрела дождь

Города, сёла, леса, поля, всех, всех избавить от моего ник­чёмного присутствия на земле.

Он произносил обыденные, понятные каждому слова. В воздухе и на земле происходили ожесточённые схватки. Обе стороны несли большие потери. Зачастую замкнулся умолк смотрел исхлёстанными снегом и ветром глазами дышал кровь ближе уже к небу чем к земле постоянно пляшущие ссохшиеся его губы задыхается разорванное знамя бессильно ругаясь в тот горький день их прощания укрытие а значит и жизнь смутно чернело перед ней в слабом мерцании, кото­рое источало в углах задёрнутое оконце. И никто этот груз не снимет. FUGA 21

В ходе войны слова одновременно были пророчеством программой инструкцией мир вырастал из войны нищий холодный и ясный шумный беспорядочный в истлевшей за лето нефти бесславию битв изменить невозмутимо мер­цающую звёздами высь рассыпалась как песок как плацдарм для нового решающего глотка обжигающей земли дух и казнь они проживут и умрут досыта тихо не тревожа ночь их вечная горькая снег дорога колонна белое поле в тумане пе­ред ранними сумерками в ясном предвечернем воздухе и тут всё вместе — и поле, и небо — повернулось и рухнуло. FUGA 22

Пища! Еда! Кушанье! Шамовка! Заправка и Подзаправка! Едушка и Жратва! Хлебово и Жарево! Питание! Жирный, мясной, диетический, скудный стол. Стол богатый и щедрый, изысканный, простой, деревенский! Яства. Корм. Корм. Картофельные очистки, собаки, лягушатина, улитки, гнилые капустные листья, лежалая свекла, дохлая конина, кошачье мясо, мясо ворон и галок, сырое горелое зерно, кожа пояс­ных ремней, халява сапог, клей, земля, пропитавшаяся жир­ными помоями, вылитыми из офицерской кухни —

Гесс, Геринг, Геббельс, Борман, Кейтель, Браухич, Галь- дер никак не ожидали, что в минуту смертельной опасности советский народ, сплотившись вокруг Коммунистической партии, ни на каком суде, никому и никогда и все они умеют хранить тайну, и не было среди них невиновных, и не было жалости ни к одному.