Русская нарезка

Но ему так и не удаётся рассказать нам свой план. Сидя­щий рядом со мной и молча ковыряющий ножом подошву своего сапога Игорь не упал, а как-то охоче рухнул бесфор­менной серой кучкой, упрятав под себя ноги. Пятясь от него, Алексей бессознательно откинул полу шинели, чтобы уви­деть зачем-то свои ноги. Пола шинели была тяжёлой и мок­рой. Что-то белесовато-розовое и жидкое налипало к голе­нищам и носкам сапог. Не спеши. Комсомольский би­лет. Фактура обложки. Конфигурация. Шрифты на­именования. Реквизит содержания. Шрифты текста. FUGA 16

Враг жестоко бомбил Минск. Город был объят пламенем. Умирали тысячи мирных жителей. Гибнущие, ни в чём не повинные люди посылали свои предсмертные проклятия оз­веревшим фашистским лётчикам...

Кроме командирского, личного! — совершенно не­ожиданно для всех, громко, и даже с вызовом сказал бесстра­стно молчавший до этого деревянный подполковник из от­дела формирования. Фролов повернул к ним освещённое из окошка лицо. В первый момент оно показалось Андрею ра­достным.

Танки, товарищ лейтенант!

Какие танки? — Нахмурясь, бессознательно-строго пе­респросил Андрей, будто, запретив солдату произносить это слово, можно было запретить и сами танки. Но в тот же мо­мент далёкий железный стрёкот, который он уже слышал не­которое время, не воспринимая, ворвался в уши, словно стал громче. И он особенно резко покрыт белой, хрустящей ска­тертью с квадратами заглаженных складок. В промежутках приступов он всё чаще и явственней различал голоса сво­их, — бой снуёт, шевелится, мелькает белым, жёлтым и си­ним, дрожит в раскалённом тылу первого мехэшелона про­тивника, двигающегося на Минск — такая славная, такая ми­лая картина, в счастливом волнении он спускал босые ноги с кровати, сидел в темноте, тяжело дыша, подавив в себе все чувства — и страх, и надежду, призвав на помощь только од­но — выдержку. Мерзавец! Настроил бойцов на подвиги по­литический начальник, заработал ещё один орден, прибавку в чине и добавку в жратве. Такое смелое действие принесло бы славу войскам Западного округа. Особенно большой успех получится, если сумеете организовать ночное нападе­ние на мехчасти.

Пятое. Конницу отвести в Пинские леса, и, опираясь на Пинск, Лунинец, развернуть самые смелые и широкие напа­дения на тылы частей и сами части противника. Отдельные мелкие группы конницы под командованием преданных и храбрых средних командиров расставьте на всех дорогах. Так ползёт август — душный, пыльный, без единого чёрного от солнца немца. Несмотря на массовый героизм солдат и ко­мандиров, несмотря на мужественную выдержку военачаль­ников, обстановка не вся поместилась на карте, била шаг возле казарм, осмелилась бояться этого ночного кромешного ада широко распространённой в высшей нацистской среде мистической терминологии. В рядах прозвучало нестройное «ура», перемешанное со слезами пламени и зловещими от­светами вышедшей из окружения всеми владеющей и пове­левающей силы, от предопределения которой судорожит, сжимает сердце. Ворвавшись в Минск, вражеские войска на­чали зверски отворачиваться от истинности горящего горо­да. Впрочем, сам он в душе был далёк от всякого мистицизма. Город горит. Чёрное и красное. Другого нет. Чёрный город и красное небо. Зрители неохотно расходились.

Она танцует.

Молотов рассеянно поглядел в окно. Одному врагу, одно­му ему на руку наша растерянность. Пляска оборвалась вне­запно. На путях у эшелонов призывно заиграл горн, зазвуча­ла повторяемая громкими голосами команда: «По вагонам!.. По вагонам!..» Многие оборачивались, высматривая, какой эшелон отправляется; гармошка умолкла. Маленький пехо­тинец смущённо поглядел в толпу поверх очков. FUGA 18

Только Д. И. Рябышев что-то хотел сказать мне, как раз­далась команда: «Воздух!».

Вот тебе, бабушка, и Юрьев день, — спокойно заме­тил Дмитрий Иванович, — Не народ падает. Падают остат­ки народа. Съели народ, истребили, извели. — Куст пламе­ни взлетел из-под танка, но тут другой танк, отвернув баш­ню с пушкой, всей массой дёргается на месте, дрыгает гусе­ницей и торопливо безмятежно предлагает России принять участие в сражении. Темнея с каждой минутой и вырастая, танк, как стальной таран, ударил в стену, ворочаясь, выбрал­ся из-под обломков — доски, сухие комья, брёвна, расколо­тый шифер катились с него. А на улице — за хатами и ви­шенником — шевелятся серые, в облезшем зимнем камуф­ляже, танки. Они только что подошли. Это наши танки уш­ли обнявшись ещё в тысяча девятьсот тридцать восьмом году.

У нас всё будет хорошо, всё будет хорошо.