Русская народная утопия (генезис и функции социально-утопических легенд)

Во главе общин беспоповцев стали выбираться наставники, лучшие начетчики, знатоки рукописной традиции дониконовского толка. Приходилось решать, какие требы вправе творить подобные наставники, а позже и женщины-наставницы (среди старообрядцев грамота и владение письменностью были распространены значительно шире, чем у «церковных» — нестарообрядцев, особенно среди помещичьих крепостных). Беспоповцы интенсивно создавали свои традиции и недаром исследователи беспоповщины и религиозные философы второй половины XIX в. писали о «народной церкви», разрабатывавшей свои демократические принципы. Если снять некоторый налет идеализации, то в целом это верно. Однако надо иметь в виду, что беспоповство возникло не как протестантское движение: беспоповцы попали в вынужденную ситуацию, из которой искали свои выходы, строго держась традиций, господствовавших в Русской Церкви до никонианских реформ, никонианской книжности и новых предписаний церковно-бытового поведения. Некоторую аналогию этой ситуации можно усмотреть в возникновении и развитии так называемых «часовенных», особенно интенсивно распространявшихся в Сибири после того как Николаем I был запрещен переход из православной (официальной) церкви в старообрядчество, перекрещивание их по правилам, сходным существовавшим в поповщине. Это тоже был поиск сохранения древнего благочестия в условиях, искусственно созданных правительством.

Севернорусская беспоповщина не выделила из своей среды общины, подобные заволжской и московско-рогожской, которые дали целую серию торговых и промышленных династий во главе с Демидовыми, Рябушинскими, Гучковыми, Собашниковыми и др. Тем не менее невозможно утверждать, что старообрядчество, даже в его беспоповщицком варианте, выражало идеологию исключительно крестьянско-плебейской оппозиции, как это сформулировала в одном из своих весьма содержательных исследований Н. С. Гурьянова. Те сведения, которыми мы располагаем о быте государственных крестьян Русского Севера, Приуралья и Сибири, свидетельствуют о высоком моральном облике беспоповцев. Старообрядцы, для которых алкоголь и табак были запрещены, были прилежными и рачительными хозяевами. Их преобладание на окраинах расселения русских, повышенная роль общины и традиция взаимопомощи, активное включение в развивавшуюся в XIX в. лесную промышленность, участие в деятельности государственной и частной промышленности на Урале и в Олонецкой губернии — все это подтверждает, что старообрядцы, страдая от правительственно-церковного террора, вынужденные скрываться в лесных скитах и т. д., работали на себя, а не на помещика и хотя бы поэтому лучше справлялись с хозяйственными трудностями. Разумеется, и эта проблема тоже требует специального и систематического изучения. До сих пор она хорошо исследована, главным образом в связи с деятельностью Выгорецко-Лексинского и Великопоженского общежительств, которые имели развитое хозяйство и жили хотя без роскоши, но и безбедно, могли позволить себе иметь значительные скриптории, библиотеки и т. д.

Как уже говорилось, история старообрядчества отмечена возникновением целого ряда толков и согласий, признающих или не признающих брак, признающих или не признающих моление за царя и т. д. Но всех их объединяло эсхатологическое напряжение, представление о том, что Антихрист неуклонно завоевывает свои позиции на Руси. Не только Никон, но и все цари, начиная с Алексея Михайловича и его наследников — царь Федор, Иоанн и Петр I, и правившая по их молодости Софья — все они считались слугами антихристовыми, способствующими наступлению «последних времен». Это заставляло старообрядцев искать способы не подчиниться им, таиться, не выдавать своей приверженности старой вере либо уходить за пределы Руси, попавшей под власть Антихриста. Отсюда уход за пределы России — в Польшу, Эстонию, Латвию, Литву, Румынию, Болгарию, Турцию и позднее в США.

Для того чтобы признать правильность постановления Соборов середины XVII века (1654, 1656, 1666, 1667), надо было отказаться от праведности Стоглавого собора (1552), отрицать святость русских канонизированных деятелей церкви до середины XVII в., как бы пожертвовать ими ради новогреческих установлений. Даже такие, давно вошедшие в традицию русские церковные обычаи, как двоеперстие, сугубая аллилуйя и т. д., оказывались соборами 1665–1666 гг. преданными анафеме. Этот факт, как и целый ряд политических событий, старообрядцами, державшимися старых правил, обычаев и молитвенных (литургических) текстов, был воспринят как явное доказательство наступления «последних времен» и преобладающего влияния Антихриста, его предтеч и слуг.