Русская народная утопия (генезис и функции социально-утопических легенд)

История раскола Русской Православной Церкви, произошедшего в середине XVII в., обстоятельно разработана историками церкви и здесь нет необходимости воспроизводить ее в деталях. Подчеркнем только некоторые обстоятельства, которые особенно важны в контексте настоящей книги. Представление об особой роли Москвы в развитии и функционировании христианства в его восточном византийско-болгаро-русском варианте после падения Византии породило амбициозные теократические идеи не только у Никона. После устранения Никона инициатива перешла в руки царя Алексея Михайловича и его ближайшего окружения и епископата («Москва — третий Рим; четвертому Риму не быть»). Официально выдвигалась идея создания единого восточного православия во главе с Москвой. Она должна была быть реализована приведением русского православия в соответствие с новогреческими церковными и церковно-бытовыми традициями. Русское традиционное православие трактовалось как устаревшее. Церковные нововведения с ориентацией на новогреческие обряды и традиции были восприняты как новообрядие, которое сочеталось с правкой основных церковных книг и литургических текстов. Правка осуществлялась на Московском Печатном дворе в своеобразных условиях — при активном участии новогреческих богословов, недостаточно владевших традиционным славяно-церковно-русским языком. В правке сказалось влияние славянских и новогреческих книг, печатавшихся в Венеции, и украинской книжности.[1023]

Участники кружка «боголюбцев», предъявлявшие высокие моральные требования («единогласие», полнокровная литургическая традиция, секуляризация монастырей и церквей, превратившихся в типичные средневековые феодальные организмы, против чего возражали еще так называемые «нестяжатели»), не приняли нововведений, начиная от троеперстного крестоположения, замены сугубого «аллилуйя» четырехкратным вместо троекратного в ангельской песне «аллилуйя», противосолонного (т. е. против солнца) обхождения амвона, формы креста и титла и т. д., и кончая текстами «новых» книг (замена принятого в дониконовских книгах имени Христа Исус на Иисус). Как показали исследования историков старообрядчества (Н. Ф. Каптерев, П. С. Смирнов и др.),[1024] раскол в Русской Православной Церкви в значительной степени был спровоцирован непродуманными и поспешными действиями Никона и его окружения. Известный зарубежный славист С. А. Зеньковский справедливо отмечал: «Раскол не был отколом от церкви значительной части ее духовенства и мирян, а подлинным внутренним разрывом в самой церкви, значительно обеднившим русское православие, в котором были виноваты не одна, а обе стороны: и упорные и отказывавшиеся видеть последствия своей настойчивости насадители нового обряда, и слишком ретивые и, к сожаленью, часто тоже очень упрямые и односторонние защитники старого».[1025] При этом правительства Алексея Михайловича и его наследников — царя Федора, Иоанна и Петра, при регентстве Софьи — стали толковать неприятие новообрядчества и нововерия, как неподчинение правительственным распоряжениям. Настала эра посылки военных команд для расправы с непокорными старообрядцами. С особенной жестокостью это было узаконено в так называемых 12 статьях Софьи (после подавления в 1682 г. «хованщины», в которой участвовали стрелецкие массы, в значительной степени державшиеся старообрядчества), законодательно санкционировавших сожжение непокорных старообрядцев в срубе и другие способы расправы с ними. Царствование Петра I, точнее начало его, ознаменовалось расправой с мятежными стрельцами — преимущественно старообрядцами. После возвращения Петра в Москву из поездки по Европе в 1698 г. было казнено около 2 тысяч участников восстания, большинство из которых — старообрядцы.

Многочисленные новшества Петра I в самых различных сферах управления государством и быта закрепили за ним славу слуги антихристова. Характерна не только легенда о Петре I-антихристе. Фольклорные отклики, связанные с Петром I и его правлением, весьма противоречивы и требуют специального и детального анализа. Несомненно, что передвижение значительных групп крестьянства на Европейский Север, Приуралье и Зауралье, связано не только с поисками свободных сельскохозяйственных угодий, но и со стремлением уйти из сферы прямого действия Антихриста. Состав старообрядчества продолжал усложняться, а число ревнителей древнего благочестия множиться. Знаменательно в этом смысле название публикации одного из лучших знатоков русского старообрядчества и сектантства А. С. Пругавина — «Два миллиона или же 20 миллионов?».[1026] К вопросу о сложности выяснения статистического количества старообрядцев на разных исторических этапах мы еще вернемся. Причины подобных трудностей более или менее ясны. Не имея возможности их преодоления, мы, вместе с тем, не сомневаемся в количественной значительности старообрядчества в русской истории.