Русская поэзия Китая: Антология

«Китайская культура прошла мимо почти всех нас, выросших в Харбине», — вспоминала Н. Резникова[23]. Скорее всего, поэтесса имела в виду лишь свое ближайшее окружение. В действительности же далеко не все поэты оказались в такой степени изоляционистами. Интерес к приютившей их стране проявлялся в двух направлениях. Во-первых, осуществлен перевод на русский язык большого числа поэтических произведений разных периодов китайской литературы. Во-вторых, в оригинальных стихах многих поэтов присутствует местный колорит, образность, реалии. Первым по времени переводчиком был поэт Семен Степанов. Первую антологию китайской поэзии издал в 1926 г. Яков Аракин. Еще одна антология — «Цветы китайской поэзии» — вышла в 1938 г. под редакцией супругов А. и И. Серебренниковых. «Перед нами встает новый, незнакомый, прекрасный поэтический мир», — писал об этой антологии рецензент «Русских записок»[24]. Была издана еще одна антология — «Стихи на веере» Валерия Перелешина, но вышла в свет она, когда переводчик жил уже вне Китая. Книгу переводов издал в 1946 г. Н. Светлов (Ай Цин. К солнцу). Превосходно знал китайский язык и переводил древних поэтов Ф. Камышнюк. Среди других переводчиков китайской лирики — В. Март и М. Щербаков. Все эти и прочие переводы, собранные вместе, могли бы составить отдельный томик — ценный и сам по себе, и как особый жанр в творчестве наших дальневосточников, и как источник знакомства русских поэтов с лирической традицией страны их обитания.

Тысячи и тысячи раз дальневосточные реалии, мотивы, пейзажи входили в стихи русских поэтов Китая. Сопки Маньчжурии, желтая Сунгари, лица, виды, уличные сценки, китайские виньетки, музыка, праздники, заклинания, тайфуны, драконы, храмы, рикши и даосские боги — все это густо, цветисто, одушевленно впервые пропитало ткань русского стиха. Каждый поэт открывал свой заветный уголок «второй родины». Николай Шилов находит окрыляющее вдохновение в горах Хингана:

Молчи! И стой! И внемли тишине
И эху дальнему Осанны.
Когда нельзя молиться в глубине,
Молись на паперти Хингана.

Т. Андреева репродуцирует старинный пейзажный свиток, которым она залюбовалась в храме Ми-Син:

Пейзаж китайский примитивно прост.
Тут верная жена нашла блаженство.
Чешуйчатый дракон свивает в кольца хвост
И тайных знаков страшно совершенство.

В одеждах длинных старец и монах.

Безмолвные, о чем-то грозно спорят;
Потоки золота в округлых облаках
Бросают свет на розовые горы…

В. Перелешин вдохновляется пением китайской скрипки хуцинь:

Чтоб накопить истому грустную,
Я выхожу в ночную синь,
Вдали заслыша неискусную
И безутешную хуцинь…

…Так сердце легкое изменится:

Я слез невидимых напьюсь
И с музой, благодарной пленницей,
Чужой печалью поделюсь.

Повезло в русских стихах Пекину. Русскими ритмами Перелешин прославляет храм Лазурных Облаков. В его же изображении встает перед нами тенистая пекинская улица, где вязы над головой срослись в сплошной навес:

Ночь, весна. От земли тепло.
Эта улица — «чжи жу фа»:
выпевается набело
поэтическая строфа.

Ностальгически вспоминает старый Пекин Мария Визи:

На закате побренчав гитарами,
рано спать ложились старики;
молодежь прогуливалась парами,
и в садах пестрели цветники…

…А потом зарделось в небе зарево,

донеслась до города беда —
отобрали новые хозяева
нажить многолетнего труда…

Для Марии Коростовец Пекин — самый странный город на свете; там

…задумчивые ивы
В зеркале озер
Наблюдают сиротливо
Лотосов ковер.

И

…влекут по глади четкой —
Тсс… не надо слов…
Ярко убранные лодки
Вглубь восьми веков.

Из больших городов — на полустанки. В желтых маньчжурских равнинах находит Сатовский-Ржевский «русский печальный оазис» — станцию Аньда, где «в любом из домов здесь пришельца зовут /К бесконечному русскому чаю». Или станция Цицикар, там

…и тысячу лет назад:
Шли они, опустив глаза,
Наклонив над дорогой лбы,
Человек и тяжелый бык.

А. Несмелов

А вот станция Барим в предгорьях Хингана: