Русская поэзия XIX века, том 1

1
Други милые, терпенье!
Расскажу вам чудный сон;
Не игра воображенья,
Не случайный призрак он,
Нет, но мщенью предыдущий
И грозящий неба глас,
К покаянию зовущий
И пророческий для нас.

2
Ввечеру, простившись с вами,
В уголку сидел один,
И Кутузова стихами
Я растапливал камин^{158}.
Подбавлял из Глинки сору^{159}
И твоих, о Мерзляков,
Из «Амура» по сю пору^{160}
Недочитанных стихов!

3
Дым от смеси этой едкой
Нос мне сажей закоптил,
И в награду крепко-крепко
И приятно усыпил.
Снилось мне, что в Петрограде,
Чрез Обухов мост пешком
Перешел, спешу к ограде
И вступаю в Желтый Дом.

4
От любови сумасшедших
В список бегло я взглянул
И твоих проказ прошедших
Длинный ряд воспомянул.
Карамзин, Тит Ливий русский!^{161}
Ты, как Шаликов, стонал^{162},
Щеголял, как шут французский…
Ах, кто молод не бывал?

5
Я и сам… но сновиденье
Прежде, други, расскажу.
На второе отделенье
Бешеных глупцов вхожу.
«Берегитесь, здесь Наглицкой!^{163} —
Нас вожатый упредил. —
Он укусит вас, не близко!..»
Я с боязнью отступил.

6
Пред безумцем, на амвоне —
Кавалерских связка лент,
Просьбица о пенсионе,
Святцы, список всех аренд^{164},
Дач, лесов, земель казенных
И записка о долгах.
В размышленьях столь духовных
Изливал он яд в словах.

7
«Горе! Добрый царь на троне,
Вер терпимость, пыток нет!..
Ах, зачем не при Нероне
Я рожден на белый свет!
Благотворный бы представил
Инквизиции проект;
При себе бы сечь заставил
Философов разных сект.

8
Я, как дьявол, ненавижу Бога,
ближних и царя;
Зло им сделать — сплю и вижу
В честь Христова алтаря!
Я за деньги — христианин,
Я за орден — мартинист,
Я за землю — мусульманин,
За аренду — атеист!»

9
Други, — признаюсь, из кельи,
Уши я зажав, бежал…
Рядом с ней на новоселье
Злунич^{165} бегло бормотал:
«Вижу бесов пред собою,
От ученья сгибнул свет,
Этой тьме Невтон виною
И безбожник Боссюэт^{166}».

10
Полный бешеной отваги,
Доморощенный Омар^{167}
Книги драл, бросал бумаги
В печку на пылавший жар.
Но кто, сей скелет исчахший,
Из чулана кажет нос?
То за глупость пострадавший
Ханжецов^{168}… Чу, вздор понес!

11
«Хочешь мельницу построить,
Пушку слить, палаты скласть,
Силу пороха удвоить,
От громов храм божий спасть,
Справить сломанную ногу,
С глаз слепого бельмы снять —
Не учась, молися богу,
И пошлет он благодать!

12
К смирненькой своей овечке
Принесет чертеж, размер,
Пробу пороху в мешочке.
Благодати я пример!
Хоть без книжного ученья
И псалтырь один читал,
А директор просвещенья,
И с звездою генерал!»

13
Слыша речь сию невежды,
Сумасброда я жалел
И малейшия надежды
К излеченью не имел.
Наш Пустелин недалеко^{169}
Там, в чулане, заседал
И, горе возведши око,
Исповедь свою читал:

14
«Как, меня лишать свободы
И сажать в безумный дом?
Я подлец уже с природы,
Сорок лет хожу глупцом,
И Наглицкий вечно мною,
Как тряпицей черной, трет;
Как кривою кочергою,
Загребает или бьет!»

15
«Ба! Зачем здесь князь Пытнирский^{170}?
Крокодил, а с виду тих!
Это что?» — «Устав алжирский
О печатании книг!^{171}»
Вкруг него кнуты, батоги
И Трусовский — ноздри рвать^{172}…
Я — скорей давай бог ноги!
Здесь не Место рассуждать.

16
«Что за страшных двух соседов
У стены ты приковал?»
«Это пара людоедов!^{173} —
Надзиратель отвечал. —
Вельзевуловы обноски^{174},
Их давно бы истребить,
Да они как черви — плоски:
Трудно их и раздавить!»

17
Я дрожащими шагами
Через залу перешел
И увидел над дверями
Очень четко: «Сей отдел
Прозаистам и поэтам,
Журналистам, авторам;
Не по чину, не по летам
Здесь места — по нумерам».

18
Двери настежь надзиратель
Отворя, мне говорит:
«Нумер первый, ваш приятель
К<аченовск>ий здесь сидит^{175}.
Букву Э на эшафоте^{176}
С торжеством и лики жжет;
Ум его всегда в работе:
По крюкам стихи поет^{177};

19
То кавыки созерцает,
То, обнюхивая, гниль
Духу роз предпочитает;
То сметает с книжек пыль
И, в восторге восклицая,
Набивает ею, рот:
«Сор славянский! пыль родная!
Слаще ты, чем мед из сот!»

20
Вот на розовой цепочке
Спичка Ш<алик>ов, в слезах,
Разрумяненный, в веночке,
В ярко-планшевых чулках,
Прижимает веник страстно,
Ищет граций здешних мест
И, мяуча сладострастно,
Размазню без масла ест.

21
Нумер третий: на лежанке
Истый Г<линк>а восседит;
Перед ним дух русский в склянке
Неоткупорен стоит.
«Книга Кормчая»^{178} отверста,
А уста отворены,
Сложены десной два перста^{179},
Очи вверх устремлены.

22
«О Расин! откуда слава?
Я тебя, дружка, поймал
Из российского «Стоглава»^{180}
«Федру» ты свою украл.
Чувств возвышенных сиянье,
Выражений красота,
В «Андромахе» — подражанье
«Погребению кота»^{181}.

23
«Ты ль, Хлыстов?^{182} — к нему вошедши,
Вскрикнул я. — Тебе ль здесь быть?
Ты дурак, не сумасшедший,
Не с чего, тебе сходить!»
«В Буало я смысл добавил^{183},
Лафонтена я убил^{184},
А Расина переправил!^{185}» —
Быстро он проговорил.

24
И читать мне начал оду…
Я искусно ускользнул
От мучителя; но в воду
Прямо из огня юркнул.
Здесь старик, с лицом печальным^{186},
Букв славянских красоту —
Мажет золотом сусальным
Пресловутую фиту.

25
И на мебели повсюду
Коронованное кси,
Староверских книжек груду
И в окладе ик и пси,
Том, в сафьян переплетенный,
Тредьяковского стихов
Я увидел, изумленный, —
И узнал, что то Ш<ишк>ов.

26
Вот Сладковский^{187}. Восклицает
«Се, се россы! Се сам Петр!
Се со всех сторон зияет
Молния из тучных недр!
И чрез Ворсклу, при преправе,
Градов на суше творец
С драгостью пошел ко славе,
А поэме сей — конец!»

27
Вот Ж<уковск>ий! В саван длинный
Скутан, лапочки крестом,
Ноги вытянувши чинно,
Черта дразнит языком.
Видеть ведьму вображает:
То глазком ей подмигнет,
То кадит, и отпевает,
И трезвонит, и ревет.

28
Вот Картузов!^{188} Он зубами
Бюст грызет Карамзина;
Пена с уст течет ручьями,
Кровью грудь обагрена!
И напрасно мрамор гложет,
Только время тратит в том, —
Он вредить ему не может
Ни зубами, ни дером!

29
Но С<таневи>ч^{189}, в отдаленье
Усмотрев, что это я,
Возопил в остервененье:
«Мир! Потомство! за меня
Злому критику отмстите^{190},
Мой из бронзы вылив лик,
Монумент соорудите:
Я велик, велик, велик!»

30
Чудо! Под окном на ветке
Крошка Б<атюшк>ов висит
В светлой проволочной клетке^{191};
В баночку с водой глядит
И поет он сладкогласно:
«Тих, спокоен сверху вид,^{192}
Но спустись на дно — ужасный
Крокодил на нем лежит».

31
Вот И<змайл>ов!^{193} Автор басен,
Рассуждений, эпиграмм,
Он пищит мне; «Я согласен, —
Я писатель не для дам:
Мой предмет — носы с прыщами,
— Ходим с музою в трактир
Водку пить, есть лук с сельдями —
Мир квартальных есть мой мир^{194}».

32
Вот Плутов^{195} — нахал в натуре,_:
Из чужих лоскутьев сшит^{196}.
Он — цыган в литературе,
А в торговле книжной — жид.
Вспоминая о прошедшем,
Я дивился лишь тому,
Что зачем он в сумасшедшем,
Не в смирительном дому?

33
Тут кто? «Плутова собака
Забежала вместе с ним».
Так, Флюгарин-забияка^{197}
С рыльцем мосичьим своим,
С саблей в петле^{198}… «А французской
Крест ужель надеть забыл?^{199}
Ведь его ты кровью русской
И предательством купил!»

34
«Что ж он делает здесь?» —
«Лает, Брызжет пеною с брылей,
Мечется, рычит, кусает
И домашних и друзей».
«Да на чем он стал помешан?»
«Совесть ум свихнула в нем?
Все боится быть повешен
Или высечен кнутом!»

35
Вот в передней раб-писатель
К<арази>н-хамелеон!^{200}
Филантроп, законодатель.^{201}
Взглянем: что марает он?
Песнь свободе, деспотизму,
Брань и лесть властям земным,
Гимн хвалебный атеизму
И акафист всем святым.

36
Вот Грузинцев!^{202} Он в короне
И в сандалиях^{203}, как царь;
Горд в мишурном он хитоне,
Держит греческий букварь.
«Верно, ваши сочиненья?» —
Скромно сделал я вопрос.
«Нет, Софокловы творенья!»^{204} —
Отвечал он, вздернув нос.

37
Я бегом без дальних сборов…
«Вот еще!» — сказали мне.
Я взглянул. Максим Невзоров^{205}
Углем пишет на стене:
«Если б, как стихи Вольтера,
Христианский мой журнал^{206}
Расходился. Горе! вера,
Я тебя бы доконал!»

38
От досады и от смеху
Утомлен, я вон спешил
Горькую прервать утеху;
Но смотритель доложила
«Ради вы или не ради,
Но указ уж получен;
Вам нельзя отсель ни пяди!»
И указ тотчас прочтен;

39
«Тот Воейков, что бранился,
С Гречем в подлый бой вступал,
Что с Булгариным возился
И себя тем замарал, —
Должен быть, как сумасбродный,
Сам посажен в Желтый Дом.
Голову обрить сегодни
И тереть почаще льдом!»

40
Выслушав, я ужаснулся,
Хлад по жилам пробежал,
И, проснувшись, не очнулся
И не верил сам, что спал.
Други, вашего совету!
Без него я не решусь;
Не писать — не жить поэту,
А писать начать — боюсь!