Русская поэзия XVIII века

Стиль и пафос поэзии Львова были подсказаны его руссоистским идеалом: только личные чувства, только восхищение природой или же печаль неудачной любви достойны внимания поэта. Эти принципы сентиментализма прямо заявлены в стихотворении «Музыка, или Семитония» (1796). Меняется и эпос: «богатырская песнь» Львова «Добрыня» (1796) – это не героическая поэма, а произведение, полное юмора. Предугадывается здесь и ясная свобода пушкинской поэмы «Руслан и Людмила»: «Он из города Антона, Сын какого-то Гвидона, Макаронского царя». А в балладе «Ночь в чухонской избе на пустыре» (1797) уже чувствуется веяние предромантизма с его ощущением трагической таинственности мира.

Встречая новый, XIX век, Н. Львов надеялся, что этот «век… благословенный» призван «восстановить златые дни». Но застать «златые дни» русской поэзии ему не было суждено: в конце 1803 года член Российской академии с момента ее основания, почетный член Академии художеств, поэт Николай Александрович Львов скончался и был похоронен в Москве.

А. Архангельский

Львиный указ [292]

«Такое-то число и год,
По силе данного веленья,
Рогатый крупный, мелкий скот
Имеет изгнан быть из львиного владенья
И должен выходить тотчас».

Такой от льва зверям объявлен был указ;

И все повиновались:
Отправился козел, бараны в путь сбирались,
Олень, и вол, и все рогатые скоты.
И заяц по следам вдогонку их. «А ты,
Косой! куды?» —
Кричит ему лиса. «Ах! кумушка! беды! —
Трусливый зайчик так лисице отзывался,
А сам совался
И метался, —
Я видел тень ушей моих;
Боюсь, сочтут рогами их.
Охти! зачем я здесь остался?
Опаснейшими их рогами обнесут». —
«Ума в тебе, косой! не стало: это уши», —
Лисица говорит. «Рогами назовут —
Пойдут и уши тпруши»[293]

30 июня 1775

Мартышка, обойденная при произвождении [294]

Случилося у Льва в чины произвожденье.
За службу должно награждать;
Но я хочу сказать,
Что злоупотребленье
И в скотской службе есть.
«Ну как без огорченья
Возможно службу несть,
Когда достоинство всегда без награжденья? —
Мартышка говорит,
На Льва рассержена.
Обижена была она
И обойденною считалась. —
Перед лицом служа, Мартышкой я осталась!
Медведь стал господин,
И Волка наградили;
Лисицу через чин
Судьею посадили
В курятнике рядить, —
Случится же судью так кстати посадить!
А где они служили?
Край света, на войне; и то
Не ведает еще никто,
Что били ли они или самих их били.
А я
Хотя не воин,
Хотя и не судья,
Известна служба Льву моя;
Известно, кто чего достоин». —
«Да где ж служила ты?» —
Барсук ее спросил.
«Перед самим царем два года с половиной
Шутила всякий день, а он меня сравнил
Теперь с другой скотиной,
Котора ничего не делала нигде!» —
«Шутила ты везде,
И чином наградить тебя бы было должно;
Твой также труд не мал! —
Барсук ей отвечал.—
Но произвесть тебя по службе невозможно:
Ты знаешь ведь, мой свет,
Что обер-шутов в службе нет»[295]

.

1 декабря 1778

Михаил Муравьев (1757–1807)