Русская поэзия за 30 лет (1956-1989)

Попытка отделить русскую литературу от химеры соцреализма сложна тем, что грань между ними проходит порой по самой сердцевине творчества того или иного писателя.

Павел Антокольский умер в возрасте 82 лет. Количество написанного им за полвека работы очень велико. Среди его стихов и поэм две трети, примерно, не читал никто кроме редакторов, но если от поэта остается жить хоть одна десятая написанного, то поэт все-таки есть!

Двадцатые годы прочно ввели Антокольского в русскую поэзию. Почти все, написанное им тогда, поэзия высокого мастерства и гигантского темперамента… Вот из стихов о Бальзаке:

Писать, писать, писать, ценой каких угодно

Усилий, исчеркав хоть тысячу страниц,

Найти сокровище, свой мир, свою Голконду –

Сюжет, не знающий начала и границ…

А вот «Песня дождя» — образ Парижа, где поэт побывал с вахтанговским театром в тех же двадцатых (позднее был он жёстко «невыездной»):

…Под музыку жёлоба вой мой затянут,

В осколках бутылок, в обрезках жестянок,

Дыханием мусорных свалок дыша –

Он тоже столетний, он тоже душа:

Бульвары бензином и розами пахнут,

Мокра моя шляпа и ворот распахнут,

Размотанный шарф романтичен и рыж –

Он тоже загадка. Он тоже Париж..

(Кстати из последних двух строчек позднее А. Вознесенский вылепил длинное стихотворение: «Шарф мой, Париж мой…)»

=========

В тридцатых годах у Антокольского наступает провал: Мы словно бы видим, как год за годом растворяется в ядовитом болоте висящих в советском воздухе обязательных банальностей мощный и неповторимый раскат его голоса. Что же тому виной? Торговал лирой? Нет. И если в отношении слабохарактерного Н. Тихонова это, безусловно, так, то с Антокольским всё обстоит куда сложнее…

И можно ли забыть, что последняя книга его — "Конец века" производит впечатление тягостное… Как его ученику, мне особенно грустно об этом писать… Стихи в это время не написаны, тем более не сотворены, а вымученно сконструированы:

Мы — эстафета дальнего гонца,

Мы — перевыполненье планов смелых…

Бесполезно спрашивать, где истинный Антокольский. Так же, как нелепо было бы выискивать, кто "настоящий — доктор Джекил или мистер Хайд. Большой, неистовый, красочный и раблезиански-грубый поэт двадцатых годов в конце тридцатых исчез, а возродился всё же. только к началу шестидесятых… А ведь это он написал и всем известного «Санкюлота» и «Портрет инфанты»:

… У короля отца отваливалась челюсть,

Оскалив чёрный рот, и став ещё бледней,

Он проскрипел: «внизу накормят Вас, Веласкец»

И тот, откланявшись, пошел мечтать о ней…

Дни и года его летели в жуткой пляске.

Всё было: золото, забвение. запой

Бессонного труда… Не подлежит огласке

Душа художника: она была собой…

И это он же в тридцатых стал сочинять стишки о подвигах челюскинцев! (Кстати, капитанов за такие подвиги во всем цивилизованном мире судят!)

Но не приспособленчество тут виной. Так может быть восторженная впечатлительность? Недостаток критичности? Поверить в сомнительные арифметические правила соцреализма тому», кто знает… Или это было — самоубеждение ради душевного комфорта? Убедить себя в том, что подвиг писателя состоит в отречении от собственной личности? Принять это как самопожертвование во имя… Но он знал же, что именно так погубил себя великий Маяковский!!!

Вот этот пафос самоубийства духа, который так у нас старались раздувать в тех идеалистах, которые не продаются?

Вот оно — начало и двигатель процесса, убивающего талант.

Начало отказа от себя всегда окрашено этим соблазном. А еще бывает страх оказаться неправым перед Историей… Не все, конечно, поддаются этому гулу, лезущему в уши, гулу. заполнившему всю страну, но ведь Антокольский был еще и актером! Внушаемость — врожденное профессиональное свойство — она и сыграла с поэтом дурную шутку. Так и произошло то самое, что А. Белинков назвал "Сдача и гибель советского интеллигента "в своей замечательной книге о судьбе Юрия Олеши.

Стоит только поверить в мистическое "надо", (кому надо?) и начнешь превращаться из русского интеллигента в советского, из Джекила в Хайда. И растает талант, и не заметишь, как, а потом, когда заметишь — страшно будет себе в этом признаться, и вся творческая энергия, вся сила воображения начнет тратиться на поддержание напряженного самообмана.

Хайд шаг за шагом вытеснял Джекила из вместилища его личности. Как? Частичный ответ — в одном из стихотворений 30-х гг:

В тот год, когда вселенную вселили

Насильно в тесноту жилых квартир

Как жил ты? Сохранил ли намять, или

Её а тепло печурки превратил?

Жги, нечего теперь жалеть и нежить –

Всему — один лишь выход — дымоход!

Зола и дым — твоя смешная нежить,

Твоя смешная немочь, Дон Кихот!

(Кстати: битву идальго с мельницами австралийский поэт Девид Мартин в сороковых годах назвал "самой результативной битвой в истории человечества")