Русская проза рубежа ХХ–XXI веков: учебное пособие

Получается, что «быт» – редуцированное «бытие», максимально прагматизированное и далекое от того, что называют «духовной жизнью». Его невозможно победить или преодолеть, можно только не потерять в борьбе с ним остатки человечности. Сама идея «преодоления» предполагает способность человеческой личности к изменению, эволюции, «духовному перерождению». Однако личность у Л. Петрушевской замкнута, завершена в самой себе, к такой личности вполне применимо чеховское понятие «футлярности».

В этом смысле показательно одно из лучших и известных произведений писательницы – рассказ «Свой круг».Само название несет семантику изолированности, закрытости [63]. Автохарактеристика главной героини, от лица которой строится повествование, может послужить емкой формулой замкнутого человеческого сознания: «.Я очень умная. То, что не понимаю, того не существует вообще».

Иначе говоря, модель реальности в данном произведении обусловлена спецификой мировосприятия героини, что делает сомнительным расхожее утверждение об изначальной ущербности мира Л. Петрушевской, ведь это качество мотивируется ущербностью сознания героини. Дополнительным сигналом неполноценности является и наследственное заболевание рассказчицы – развивающаяся слепота.

Действительно, «свой круг» героини состоит в основном из людей, обычных для произведений писательницы. Условно их можно назвать интеллигентными, среди них – служащие, инженеры, представители науки и искусства. Преломившись в восприятии рассказчицы, этот мир производит впечатление «двумерного», лишенного третьего измерения – духовной вертикали. Людей объединяет не столько общность интересов, сколько просто принадлежность к одному «кругу» – детей, мужей, связей, знакомств.

Фактически же у каждого из героев «свой круг», свой футляр, в котором он замкнут. Люди лишь соприкасаются оболочками, не имея возможности понять духовный мир ближнего. Изолированы герои не только друг от друга, но и от окружающего мира, мало представляя, что в нем происходит:

«Десять ли лет прошло в этих пятницах, пятнадцать ли, прокатились чешские, польские, китайские, румынские или югославские события, прошли такие-то процессы, затем процессы над теми, кто протестовал в связи с результатами первых процессов, затем процессы над теми, кто собирал деньги в пользу семей сидящих в лагерях, – все это пролетело мимо».

Поэтому «залетные пташки из других, смежных областей человеческой деятельности» (наподобие милиционера Валеры или приводимых Андреем проституток) воспринимаются завсегдатаями Маришиных «пятниц» отстраненно, как объекты для пристального «социологического» (но не психологического!) изучения. Да и сама жизнь героев рассказа, их общение в значительной степени «овнешнены» – театрализированы и ритуализированы, подчинены целому ряду сложившихся условностей. Любая попытка героини обнажить эти условности воспринимается в «своем кругу» враждебно, как нарушение некой «конвенциональности» их взаимоотношений.

«Футлярность» сознания рассказчицы проявляется в ее цинизме: способность видеть изнанку любых мыслей или поступков окружающих оборачивается тем, что эгоистическое «второе дно» этих мыслей и поступков для героини представляется единственно истинным и отвечающим подлинной сути человека. Иначе говоря, она выявляет не смысл, а подоплеку человеческих устремлений и поступков. Отрицая возможность «высоких порывов», она и свои отношения с окружающими выстраивает, будучи убежденной в их изначальной «низости».

Более того, любые «добрые поступки» людей рассказчица объясняет исключительно стремлением сохранить реноме в «своем кругу», игнорируя возможность иных объяснений и мотивировок. Именно этим обусловлено и кульминационное событие произведения: подозревающая о своей скорой смерти героиня в одну из пятниц отправляет семилетнего сына одного на дачу, запретив ему возвращаться. Но не дает ключа, мальчик вынужден вернуться домой и засыпает под дверями квартиры. Тогда героиня жестоко избивает его. Она уверена, что отец Алеши и весь «свой круг», демонстрируя собственное «благородство», примут в дальнейшем живое участие в судьбе ребенка, не позволив ему оказаться в интернате. И хотя, судя по всему, план героини удался, финал остается открытым: не говорится, насколько верны предположения героини о смертельности ее заболевания, правильна ли ее оценка человеческих качеств бывшего мужа и его окружения.