Русская революция, 1917

Продолжая войну во имя интересов России, Временное правительство согласовывало свою военную и международную политику с новыми сложившимися в стране общественно-политическими условиями, с новым народным умонастроением. Но союзные правительства ничего об этом знать не желали. Они отказались сотрудничать со «слабым» новым правительством, которое не сумело восстановить дисциплину на фронте и порядок внутри страны, не проявляло никакого желания следовать советам союзных представителей, снисходительно делившихся своим богатым опытом.

Сегодня, после всех порожденных войной революций в Европе, я вновь повторю, что правительства бывших союзных нам стран, вероятно, иначе бы относились к российским событиям, если бы г-н Палеолог, вернувшись в Париж, не навязывал свою точку зрения множеству людей, разделявших ее или нет.

Альбер Тома, с его редкостной интуицией, сразу понял, что революционная катастрофа в России требует от российского правительства, равно как и от союзников, абсолютно или хотя бы внешне новой военной и международной политики. Тома мгновенно уяснил ситуацию, тогда как приехавший одновременно с ним в Россию нынешний «несгибаемый» революционер Марсель Кашей пришел в полное отчаяние, ибо российские Советы, стремясь к демократическому миру без аннексий и контрибуций при праве наций на «самоопределение», упорно отказывались разделять чувства француза по отношению к судьбе Эльзаса и Лотарингии.

По замечанию Альбера Тома, словесные формулировки намерений демократической революционной России продолжать войну не имеют большого значения, важна только фактическая реальность подобных намерений. Поэтому надо было любыми способами поддерживать это намерение, действовать в согласии с Временным правительством, помогать ему до конца, зная, что любой удар, справа или слева, по широкой демократической коалиции одновременно ударит и по союзническим интересам в России.

Альбер Тома это знал и, один раз заняв позицию, упорно боролся с политикой французского правительства, которую привез в Париж г-н Палеолог.

За суждения о русской революции и ее представителях на него сыпались многочисленные обвинения в чрезмерном оптимизме, даже упреки в партийной окраске его оценок.

Обвинители Тома могли бы гордиться своей правотой, если бы октябрьский переворот не совершился досадным образом не просто с учетом, но и в полном соответствии со всеми их советами. Впрочем, до этого было еще далеко, и союзники буквально саботировали любые дипломатические демарши Временного правительства по вопросу о необходимости поддержания боевого духа на русском фронте. Они даже начали под видимостью бурной деятельности «дозировать» оказывавшуюся нам военную помощь (поставку боеприпасов, поддержку операций).

Альбер Тома и Морис Палеолог поныне остаются двумя символическими фигурами, олицетворением двух политик, которые наши главные западные союзники проводили в России и по отношению к ней. Ни та ни другая линия поведения не получила абсолютного преобладания ни в Париже, ни в Лондоне. Хотя г-н Палеолог с каждым днем завоевывал все больше откровенных симпатий, тем не менее ни один кабинет открыто не одобрял точку зрения последнего французского посла при российском императорском дворе. Мнение, будто мы делаем нечто способное непоправимо повредить западным интересам, обостряло и углубляло разочарование в России «без царя».

Расскажу один случай, который грозил катастрофой отношениям Петербурга с Парижем и Лондоном, особенно красноречиво свидетельствуя о колебаниях политики союзников по отношению к Временному правительству.

Было это в конце сентября. В то время Временное правительство ценой чрезвычайных усилий всей страны уже решило задачу, поставленную перед русским фронтом в кампании 1917 года (см. главу «Сражение»). В ту кампанию Людендорф потерял шанс предпринять наступление на англо-французском фронте. Та самая Россия «без императора», за счет которой г-н посол Морис Палеолог предлагал в марте своему правительству заключить мир с центральными державами, в последний раз послужила общему делу союзников: вопрос об исходе войны был отложен до кампании 1918 года, иными словами, возникла верная реальная возможность активного вмешательства Соединенных Штатов в операции на Западном фронте, что сыграло решающую роль в победе.

Как бы ни влияли наши активные военные операции на повороты во внутрироссийской политической борьбе, союзники в любом случае должны были сполна оценить результат непомерных усилий русского народа — усилий, которые были ему не по силам. Мы надеялись, что отношения между союзническими кабинетами и Временным правительством станут ближе, сердечней. На самом деле вышло наоборот.