Русская революция, 1917

Добавлю еще: не будем идеализировать прошлое, к чему сегодня проявляется склонность. Это печальное и проклятое прошлое. К сожалению, массы не рассуждают. Они не способны мгновенно понять и объяснить себе новые явления, особенно когда на виду остается старое, знакомое, привычное; иначе и быть не может. Солдаты слишком привыкли видеть в офицере символ угнетения и не были способны сразу преодолеть в себе инстинктивное желание мести, кровопролития. Во всяком случае, в армии жажда мести проявилась сильней, чем на флоте. Армейские офицеры больше страдали за принадлежность к дворянству или буржуазии, чем за то, что они офицеры.

На флоте наоборот. Объясняется это не тем, что флотские экипажи более развиты в политическом отношении, обладают более высоким классовым сознанием, чем армейские массы, и не тем, что при всех революциях флот всегда по сравнению с армией шел на крайние меры (достаточно вспомнить роль флота во время Великой французской революции, революций в России, в Германии). Нет, я приписываю чрезвычайно тяжелое положение, в котором оказались офицеры флота, особенно Балтийского, тому факту, что, в отличие от армии, корпус морских офицеров всю войну оставался практически в целости и сохранности. На фронте контингент кадровых офицеров быстро смешивался с офицерами запаса, еще быстрей таял в огне кровавых сражений с началом войны. Тяжесть активных боевых действий, масса новых впечатлений отвлекали солдат сухопутной армии, в определенной мере сглаживая в памяти старые обиды на офицеров. Флот же существовал практически в прежнем виде. За исключением некоторых незначительных изменений в составе и призыва резервистов в начале войны, он сохранялся, можно сказать, неизменным. С первым ударом революционного грома над военными судами офицеры не знали, куда бежать, где прятаться, спасаясь от памятных старых грехов и обид, в страхе перед долгожданной расплатой. С каждым часом, с каждым прошедшим днем в памяти флотских экипажей только четче вырисовывались ужасные картины прошлого. Я уверен, если бы 12 марта не грянуло общее потрясение, до конца лета на флоте поднялся бы великий бунт. На нем царила необычайно наэлектризованная атмосфера. Если в сухопутной армии сохранялось хоть что-то напоминающее авторитет и дисциплину, на флоте сразу после падения старого режима исчезли последние следы того и другого. Если над армейскими командирами и офицерами просто был установлен определенный контроль, командование и офицеры военных кораблей мгновенно превратились в глазах экипажей в подозреваемых, и по решению судовых комитетов офицерские каюты немедленно становились тюремными камерами для командующего состава.

Вот что мне рассказывал один морской офицер: «В тот день, когда вспыхнула революция, я собрал своих людей, рассказал им о ходе событий, сообщил, что офицеры поддерживают восстание, подчиняются Временному комитету Думы. Предложил экипажу поступить точно так же. „Как прикажете, ваша честь“, — отвечали матросы. Вечером того же дня экипаж потребовал, чтобы я явился, сдал кортик. Матросы объявили о своей верности Совету рабочих и солдатских депутатов и о „переходе власти к их собственному судовому комитету“».

Все это вместе с массовым убийством офицеров происходило 12 и 13 марта до появления уже упоминавшегося пресловутого «приказа № 1».

В общем, события на Балтийском флоте могут служить примером стихийного бунта против офицеров. Он начался раньше, чем из какого-нибудь петроградского революционного центра успели прийти какие-нибудь указания или распоряжения. Надо раз и навсегда покончить с абсурдной легендой, будто развал всякой власти и дисциплины в армии и на флоте с его трагическими последствиями произошел по некоему сигналу, поданному Советом рабочих и солдатских депутатов или лично мной с согласия Совета. Это глупые измышления.

В армии уже фактически царила анархия, когда 16 марта к власти пришло Временное правительство. То же самое происходило во всей стране. Анархию породило не Временное правительство, ему пришлось только бороться с ее результатами. Совет рабочих и солдатских депутатов тоже не принимал никакого сознательного участия в развале армии и уничтожении офицеров. Я говорю «сознательного», потому что Совет допускал серьезные ошибки, имевшие фатальные последствия и пагубно отразившиеся на армии, но эти ошибки были обусловлены ситуацией, сложившейся в первые дни революции в Петроградском гарнизоне.