Русская революция глазами современников. Мемуары победителей и побежденных. 1905-1918

«Не знаю, какое впечатление Николай II произвел бы на меня, увидься я с ним, когда он был монархом на троне, но когда я впервые встретился с ним после революции, то был глубоко поражен тем фактом, что ничего в нем не позволяло предполагать, как многое зависело от одного его слова. Я расстался с ним, полный твердой решимости разрешить загадку этой странной, жестокой и вкрадчивой личности».

Пока русский император томился в ссылке в Царском Селе, петроградское общество обреченно доживало последние месяцы своего существования. Морис Палеолог, посол Франции, пишет:

«По пути домой я заглянул на Сергиевскую, на чай к княгине Р.

Прекрасная мадам Д. — «Диана Гудона», или «Диана Таврическая» — в платье строгого покроя и меховом палантине тоже была здесь, куря сигареты вместе с хозяйкой дома. Один за другим появились князь Б., генерал С. и много других знакомых лиц. Истории и впечатления, которыми они обменивались, ввергали в мрачный пессимизм.

Но один повод для беспокойства был острее, чем все прочие, — у всех присутствовал неослабевающий страх перед разделом земель.

— На этот раз мы не выдержим! Что с нами будет без арендной платы?

Для русского дворянства доходы от сдачи земли в аренду, конечно, были главным, а часто единственным источником дохода.

Общество опасалось не столько легального раздела земли, то есть формальной экспроприации, сколько бесцеремонной конфискации, всеобщих грабежей и крестьянских бунтов. Не сомневаюсь, что в то время во всех уголках России велись такие разговоры.

В комнату вошел новый гость, гвардейский поручик с красным бантом на мундире. Он слегка успокоил волнение собравшихся, объяснив им (и подкрепляя свои доводы цифрами), что аграрный вопрос далеко не так страшен, как может показаться с первого взгляда.

— Совершенно нет необходимости тут же заниматься нашими усадьбами, чтобы справиться с крестьянским «голодом», — сказал он. — С царскими землями, которые составляют примерно девяносто четыре миллиона десятин, с церковными и монастырскими — скажем, еще три миллиона десятин — этого вполне достаточно, чтобы надолго избавить мужиков от мук голода.

Аудитория охотно согласилась с этим аргументом; все успокоили себя мыслью, что, ясное дело, русское дворянство особенно не пострадает, если будут грубо ограблены император, императрица, великие князья, великие княгини, церковь и монастыри. Как было сказано: «Мы всегда найдем силы, чтобы перенести несчастья других».

Могу в заключение заметить, что один из участников разговора обладал поместьем на Волыни размером в 300 000 гектаров!

Вернувшись в посольство, я услышал, что во Франции министерский кризис и место Бриана занял Рибо.

* * *

Сегодня днем Волынский полк, в недавнем прошлом гвардейский, который первым поднял 12 марта мятеж и своим примером увлек за собой остальной гарнизон, организовал в Мариинском театре концерт в пользу жертв революции. Исключительно вежливые приглашения были разосланы послам Франции, Англии и Италии. Мы решили принять его, чтобы не выказывать пренебрежения новому режиму; на церемонии присутствовало и Временное правительство.

Какие потрясающие перемены в Мариинском театре! Неужели это удивительное преображение — дело рук толковых рабочих сцены? Исчезли все императорские гербы и позолоченные орлы. Капельдинеры сменили свои пышные придворные ливреи на скромные сюртучки грязно-серого цвета.

Театр был полон, и большинство аудитории составляли буржуа, студенты и солдаты. Сцену занял военный оркестр; сзади стояли группы военных Волынского полка.

Нас провели в ложу с левой стороны, которая в прошлом считалась ложей царской семьи и в которой я так часто видел великих князей Бориса, Дмитрия и Андрея. Они аплодировали Кшесинской, Карсавиной, Спесивцевой или Смирновой. Напротив нас в ложе министров двора собирались все министры, облаченные во фраки. Я не мог не вспомнить о старом графе Фредериксе с его сияющей россыпью орденов, с его исключительной любезностью, который ныне в статусе заключенного лежал в больнице, страдая серьезным заболеванием мочевого пузыря, под унизительным присмотром двух тюремщиков. Я вспомнил и его жену, богатую графиню Хедвигу, которая нашла убежище в моем посольстве и сейчас лежала на смертном одре в отдельной больничке; и генерала Воейкова, коменданта императорского дворца, сидящего под замком в крепости; и всех этих блистательных флигель-адъютантов и гвардейцев — все они или погибли, или в плену, или в бегах.