Русская революция глазами современников. Мемуары победителей и побежденных. 1905-1918

Обсуждая все эти темы, мы вышли на обширную площадь перед кафедральным собором. На ней собралась большая толпа рабочих, солдат и матросов. Вдруг из собора появилась процессия с красными знаменами, во главе которой моряки несли пять или шесть урн. «В них прах, — объяснил мой спутник, — тех товарищей, которых после революции 1905 года казнила здесь царская реакция за их революционную деятельность. Один из них попытался доставить пищу своим товарищам, которые голодали на маленьком островке у финского побережья, в осаде царских жандармов. Другой решил в ночь перед казнью спасти из тюрьмы своего друга. Мы никогда не знали, где были похоронены наши товарищи, и лишь позже выяснили, что их тела были брошены в яму. Мы недавно нашли эту яму, выкопали их кости и воздали честь тем, кто погиб за свободу, которой мы ныне радуемся». Могила была выкопана рядом с памятником адмиралу Макарову. Солдаты и моряки помянули своих товарищей несколькими словами, и урны опустили в землю. А ведь эти люди ушли из жизни одиннадцать лет назад. Практически никто, если не считать нескольких человек из кронштадтского гарнизона, лично не знал их. Но они погибли во имя той же цели; та же самая таинственная сила заставила их восстать, чтобы вести отчаянную и безнадежную борьбу за свободу. Братство по оружию в борьбе против всеобщей тирании перекинуло мост через проем времени, и, хотя погибших никто не знал во плоти, они стали близкими по духу. Такова была волшебная сила, управлявшая русской революцией. Кронштадтцы были полны такой силы, с которой невозможно было справиться, пусть даже два года спустя британский флот открыл огонь по их фортам, дабы вернуть их обратно в то рабство, из которого они освободились в марте 1917 года.

После тюрьмы мы пошли в тюрьму в северо-восточной части острова. Часовые, когда мы проходили мимо них, дружески кивали председателю и говорили «Доброе утро, товарищ». Отворив железные двери, мы вошли в комнату с низким потолком, где на металлических койках сидели и лежали полуодетые, небритые и неухоженные люди. Все они были прежними сатрапами царского режима в Кронштадте. Здесь находился морской офицер — человек старше пятидесяти лет, на котором заключение уже начало сказываться. «Посмотрите, — сказал он, взяв меня за руку и приложив ее к выступающей бедренной кости, — чем я это заслужил?» Я подошел к генерал-майору, бывшему командующему крепостной артиллерией Кронштадта. Он был в одной рубашке, лишившись мундира с многочисленными наградами на груди, хотя участвовал в обороне Порт-Артура и польской кампании.[10] Его брюки цвета берлинской лазури с красными лампасами носили на себе следы трехмесячного пребывания в заключении. Он робко посмотрел на меня, словно сомневаясь, не унизит ли он свое достоинство, если расскажет о своих злоключениях случайному иностранцу. «Я бы хотел, чтобы они выдвинули против нас хоть какое-то обвинение, — наконец сказал он, — потому что сидеть тут три месяца и не знать, что тебя ждет, довольно тяжело». — «А вот я сидел здесь не три месяца, а три года, — вмешался охранник из моряков, который сопровождал нас, — и не знал, что со мною будет, хотя единственное мое преступление было в том, что я передал листовку о жизни Карла Маркса». Затем я встретился с молодым офицером-артиллеристом, который, казалось, воспринимал все свои неприятности с бодрым спортивным видом. «К своим подчиненным я никогда не относился плохо, — сказал он, — но они арестовали меня вместе с другими офицерами, к которым у них были претензии, и правильно сделали, потому что те относились к ним как к собакам. У меня вечно были стычки со своими собратьями-офицерами, и они меня выставили из Морского клуба, потому что я протестовал против вещей, которые там творились. И вот теперь я сижу вместе с ними». Следующим моим собеседником оказался вице-адмирал. Дух его был почти сломлен, потому что исхудавшее лицо было покрыто бледностью, руки тряслись, а говорил он еле слышно. «Я выполнял обязанности, порученные мне моим государем, — пробормотал он. — Я всегда служил своей стране и был готов умереть за нее. Я участвовал в японской войне и дважды был ранен. Если я бывал строг со своими людьми, то лишь потому, что любил царя и свою страну и знал, что только таким образом Россия будет великой, а народ — счастливым..» — И при этих словах он заплакал.