Русская революция глазами современников. Мемуары победителей и побежденных. 1905-1918

Министры искали себе убежища в самых разных местах — одни в Советах, а другие — в здании Генерального штаба. Среди последних был министр юстиции, социалист Переверзев. Небольшая группа моих друзей из лиги личного примера во главе с Алексинским направилась туда, чтобы предложить свою помощь. Один или два министра впали в панику, но Переверзев передал Алексинскому достаточное количество доказательств о преступной связи большевиков с германцами. Среди них были и телеграммы, перехваченные по инициативе английского полковника Беннета. Они поступали от хорошо известных германских агентов в Стокгольме и Копенгагене… и были адресованы лидерам большевиков — одно из посланий поступило на имя жены Ленина. Просматривая адреса, я не без тревоги обнаружил, что почти все они жили по соседству с моей квартирой на Бассейной. В телеграммах затрагивались в основном две темы — поступление денег и детали пропаганды. В них содержались даже тексты лозунгов, которые я своими глазами видел на развевающихся флагах, когда большевистская демонстрация двигалась по Невскому.

Алексинский, которому всегда была свойственна бульдожья хватка, с облегчением вцепился в эти материалы и, подойдя к окну Генерального штаба, сразу же зачитал их собравшимся на улице солдатам гвардейского Преображенского полка. Часть из них побежала за другими своими товарищами; из солдатской гущи стали доноситься крики, что теперь-то они понимают: попытка большевистского переворота — это маневр германцев и что теперь они, солдаты, готовы во всем поддерживать Временное правительство. А тем временем те министры, которые находились в Советах, смогли добиться их поддержки и вечером Советы послали свои большие грузовики, которые и очистили улицы от большевиков.

Попытка переворота провалилась. Но большинство демонстрантов, многие из которых прибыли из Кронштадта, думая, что проведут свободное время, просто гуляя со своими девушками по улицам, оказались невольными свидетелями этих событий. Повсюду были видны моряки в отутюженной форме и девушки на высоких каблуках».

На следующий день, 18 июля, правительственные силы вломились в штаб-квартиру большевиков и в редакцию главной большевистской газеты «Известия», которую Суханов с такими муками защищал в мартовские дни. Они смогли арестовать Троцкого, но Ленин ускользнул, скрывшись в доме рабочего Аллилуева, старого члена большевистской партии, будущего тестя Сталина. Позже Ленин перебрался в Финляндию. Дочь Аллилуева, услышав об опасности, в которой оказались большевики после этих июльских дней, торопливо вернулась домой из деревни под Петроградом.

«То и дело я бегала на вокзал. Сюда, вместе с пассажирами, наползали слухи, смутные и неверные отголоски того, что происходило в столице.

— Большевиков разгоняют, Керенский их к власти не допустит, — ловила я обрывки чужих разговоров.

— Демонстрацию большевистскую расстреляли. Да они не сдадутся! Сила ведь за ними.

Я слушала эти фразы, произносимые то со злорадством, то гневно, с затаенной угрозой, и сердце у меня замирало: большевиков арестовывают, демонстрации разгоняют. Как же там наши? Что с отцом, с мамой? Они, наверное, были на демонстрации. Мне стало невыносимо в Левашове. Мама собиралась приехать навестить меня, но через товарища-кондуктора передала, что задержится в городе и не приедет. Это окончательно напугало меня, я сунула в чемоданчик свои вещи, бросила прощальный взгляд на мирные домики Левашова и влезла в переполненный дачный вагон.

Поезд шел медленно. Пассажиры входили и выходили, — дачники и дачницы, какие-то чиновники, молочницы с бидонами. И между ними — солдаты, моряки, с оружием и безоружные.

Притиснутая к скамейке где-то у выхода, я жадно прислушивалась к разговорам. События в Питере затмевали все интересы. По-разному одетые люди, разно думающие, чужие друг другу — все говорили и спорили об одном: что происходит в столице?

— Большевики, Ленин!.. — слышалось в разных углах вагона.

— Большевики разогнаны… Ленин бежал… Расстрелян…

Я слушаю, волнуюсь. Я возмущаюсь, не хочу, не могу верить…

А пассажиры, прерывая один другого, торопятся удивить друг друга захватывающими «достоверными» подробностями случившегося.

— Бежал, знаю наверное… Скрывается в Кронштадте. Его там видели.

— Нет, его вывезли на миноносце… Братишка один мне сам рассказывал.

Хочется заткнуть уши, чтобы не слышать этой вздорной болтовни. Но поезд уже у питерской платформы. Соскакиваю, пробегаю площадь Финляндского вокзала. Летний жаркий июльский день. Город кажется неожиданно спокойным, знакомым и обычным. Снуют прохожие, подходят и уходят трамваи. Неужели в этой неторопливой уличной суете назревают события, неуклонно и тревожно приближающиеся?

Я не без труда забираюсь в набитый людьми трамвай. В трамвае говорят о том же. Тревога моя растет. Но вот и дом 10 по Рождественке. Останавливаюсь, перевожу дыхание и заглядываю в стекло тяжелой двери. Невозмутимо, как ни в чем не бывало, сидит в подъезде знакомый швейцар. Я стараюсь говорить спокойно:

— Не знаете, дома ли наши? Вы их видели?