Русская революция. Ленин и Людендорф (1905–1917)

Лишившись средств воспрепятствовать объединительной инициативе, Ленин попытался нанести удар Люксембург «как марксисту». Он развернул против нее несвоевременную лишь с виду полемику по поводу права угнетенных наций на самоопределение, с дальним прицелом — чтобы подготовить западным и южным окраинам Российской империи, предмету притязаний генштабов центральных держав, дорогу к мнимой независимости, а на деле к вхождению в состав Германской и Габсбургской империй. Его памфлеты были далеки от теоретических разработок, за которые он их выдавал, и своими идеологически слабыми местами приоткрывали преследуемые им политические цели.

Ленин опирался на два якобы незыблемых исходных пункта для любого возможного обсуждения национального вопроса среди марксистов вообще и российских социал-демократов в частности — точку зрения Маркса и Энгельса и партийную программу РСДРП. Тем самым он — как показывали интенсивные научные дискуссии по национальному вопросу во всех демократических и социалистических партиях России тех лет — непозволительным образом ограничивал простор дебатов. Национальный вопрос в России касался множества исторически, лингвистически и культурно обособленных этний, народностей и народов, которые претендовали или могли претендовать на право национального самоопределения. У Маркса речь шла преимущественно о поляках, и Ленин писал в первую очередь о них, во вторую — о русских евреях, а в третью — об инонациональных жителях других западных и южных окраин европейской части России. Его избирательный подход практически отказывал в стремлении к автономии остальным, тоже приграничным, но неинтересным для центральных держав с точки зрения планируемой восточной экспансии, народам и меньшинствам в этих и прочих регионах Российской империи.

Позиция Маркса в польском вопросе меньше всего могла притязать на актуальность для российских национальных меньшинств — она сложилась на основании ограниченного круга чисто немецких интересов, а через добрых полвека вообще уже не имела отношения к ситуации российского многонационального государства. Если упорная приверженность Ленина к этой устаревшей части Марксова наследия снискала ему поддержку, в том числе и против Люксембург, у русских (Плеханов) и немецких (Каутский) марксистов, то это говорило лишь о догматизме последних. Образ России 1840-х — начала 1850-х гг., с ее реакционной косностью и ультранационализмом, нашедший отражение в представлениях далекого немецкого наблюдателя Маркса и сохранявшийся в сознании его учеников и эпигонов, даже когда модернизирующаяся Россия требовала его коренного пересмотра (отчасти начатого Энгельсом), окончательно перестал соответствовать конституционной России после буржуазно-демократической революции 1905–1906 гг. Рисуя своим зарубежным и отечественным товарищам устаревшую, искаженную картину российской «тюрьмы народов», в то время как еврейские, польские, прибалтийские, кавказские и прочие депутаты от «Партии народной свободы» (конституционных демократов, или кадетов) вышли на всероссийскую политическую сцену под лозунгом «За вашу и нашу свободу», а «угнетенные» национальности давали законодательные наказы своим выборным представителям в национальных фракциях российского парламента, Ленин явно намеренно вводил их в заблуждение.

Роза Люксембург в подходе к национальному вопросу Польши имела два неоспоримых преимущества перед Лениным, которые он, при всем стремлении испортить ей репутацию в международных социал-демократических кругах, подорвать ее престиж среди немецкой социал-демократии и авторитет в польской партии, в принципе не мог поставить под сомнение своим доктринерским, научно-популярным изложением темы. Она исследовала социально-экономические связи русской Польши с Российской империей в своей цюрихской диссертации[505] и при этом убедилась в правильности имманентных тенденций учения Маркса и Энгельса о выгоде больших экономических пространств, ведущих к тому, что экономические империи модернизированных крупных государств способствуют развитию отдельных наций лучше, чем их преждевременное выделение в национальные государства. И она по праву могла бы сказать о себе, что видит и понимает в трудах Маркса не мертвую букву, а дух. Оба преимущества позволили ей рассматривать Польшу (русскую) как национальное образование, которому выбор в пользу широкой национальной автономии в существующей системе современной, конституционной России — даже с точки зрения классовой борьбы и будущей революции — даст больше, чем дало бы отделение в устарелой форме буржуазного национального государства.