Русская революция в Австралии и «сети шпионажа»

Судя по другому письму Симонова от 1 октября 1920 года, предназначавшемуся генеральному секретарю АСП А. Риордану, этот помощник Ангарского был никем иным, как «хорошим и талантливым товарищем» Томасом, воспользовавшимся удобным случаем для вымогательства. В конце сентября 1920 года он пришел к Симонову, угрожая предать огласке «некоторые бумаги и документы», которые могли «исключительно повредить» советскому представителю. Симонов в тот же день отправил письмо Риордану, в котором указывал, что шантажист является функционером АСП (“an organiser of your Party”). Не уточняя конкретный характер бумаг, находившихся в распоряжении Томаса, Симонов отмечал, что они касались «моего положения, публичной деятельности и даже моей личной жизни»[290]. Несомненно, речь шла о хабаровско-владивостокском сюжете.

По всей видимости, Томас рассчитывал получить от Симонова деньги, когда же понял, что подобные расчеты безосновательны, заявил, что переправит «компромат» в Москву. Симонов выпроводил наглого визитера, назвав его в своем письме негодяем и вымогателем. «Встреча закончилась тем, что я сказал, что пусть он проваливает ко всем чертям, а то я за себя не ручаюсь»[291].

«Если этот джентльмен относится к числу организаторов Вашей партии, – резюмировал Симонов (отлично знавший, что так оно и есть), – то этим так называемым документам место в вашем секретариате… В противном случает визит мистера Дж. Томаса в мой офис слишком напоминает шантаж, и в этой связи попросил бы сообщить мне, действительно ли он выступает от лица вашей партии»[292].

Нужно отдать должное Риордану, он отозвался в тот же день, указав, что Томас действовал не от имени партии. Ему было предложено передать имевшиеся у него документы руководству АСП. Было ли это сделано, неизвестно[293].

Но вернемся к письму Стрёму, в котором имя Томаса не называлось. Отмечалось лишь, что редактор газеты после объяснения Симонова «письмо с угрозами» никуда не стал передавать, а «удержал у себя». Симонов заключал: «Я передал передовым рабочим Владивостока, чтобы они приостановили такую идиотскую пропаганду против меня в Австралии, т. к. это не сделало бы столько вреда лично мне, сколько самому рабочему и социалистическому движению, ибо капиталистическая пресса только и ждет что-либо такое, чтобы затоптать в грязь меня и этим самым дискредитировать советскую власть»[294].

Что касается сути хабаровско-владивостокской истории, то ее изложение Симоновым воспринимается неоднозначно. Хочется верить, что он не присваивал денег издательства, но сама схема заимствования (взять деньги из кассы, возместив недостачу векселем какого-то делового знакомого) носит сомнительный характер. И факт остается фактом: он дал подписку о невыезде, затем бежал, а бегство всегда говорит не в пользу фигуранта уголовного дела. Вот как все описывается:

«Я немедленно телеграфировал в Хабаровск, указывая им, что они очевидно сделали ошибку. Распоряжение было сделано по указанию члена-распорядителя Компании Емельянова. После обмена нескольких телеграмм полиция меня освободила, взяв с меня подписку, что я не уеду без выяснения этого вопроса. Мне присылают телеграмму с предложением возвратиться и занять обратно мой пост. В газеты они, насколько я понимаю, не дали об этом недоразумении ничего. Но меня все это так обозлило, что я послал их, к великому моему теперь сожалению, ко всем чертям и уехал»[295].

Если рассматривать письмо Стрёму как попытку оправдаться, то она не выглядит особенно удачной. В НКИДе это письмо лишь пополнило уже имевшуюся там папку с антисимоновскими материалами и, по всей видимости, усилило подозрения чиновников в отношения нравственного облика Симонова.

Подытожим. Человек, добросовестно выполнявший обязанности консула и советского представителя, отсидевший за это, помогавший соотечественникам вернуться на родину, старавшийся наладить нормальные отношения между своим государством и Австралией, оказался практически беззащитным перед доносчиками.

Редели ряды «симоновской красной гвардии». Какое-то время ему удавалось «удерживать организацию и в Брисбене, и здесь (в Сиднее – авт.), и в Мельбурне…», но сколько еще можно было держать оборону? Симонов писал, что его сторонники не сдают позиций, но «безработица гонит многих из них в провинцию, и пакостники только этого и ждут, т. к. у многих из них есть средства, и они могут оставаться в крупных центрах»[296]. Общие собрания эмигрантов перерастали в ожесточенные перепалки и драки. Гонители Симонова не унимались. «Клика эта ведет обструкцию с собрания на собрание и теперь вербует новых членов для того, чтобы сделать для себя большинство голосов…». Симонову угрожали физической расправой, подкарауливали его и даже пытались ворваться к нему в квартиру, служившую одновременно офисом.