Русская революция в Австралии и «сети шпионажа»

Надеюсь, Вы получаете регулярно “Sov.Russ”, которая посылается Вам отсюда.

Присылайте нам также все интересное, касающееся Вашей работы.

Привет от всех нас, Ваш Л. Мартенс»[303].

Хотя сам Мартенс не располагал достаточными средствами, он все же отправил коллеге в Австралию чек на 100 фунтов, это был максимум того, что он мог себе позволить. Увы, чек до адресата не дошел.

В ожидании депортации из США Мартенс обещал: «Если у меня перед отъездом останется хотя бы немного свободных средств, я с удовольствием вышлю вам сколько можно»[304]. Судя по всему, таковых не осталось.

Какое-то время Симонов надеялся выцарапать у австралийцев чек на 1200 фунтов, предположительно отправленный ему в начале 1918 года. Но для этого нужно было располагать хотя бы каким-то подтверждением из Москвы о том, что этот чек действительно отправлялся и был предназначен советскому представителю. Симонов просил об этом Чичерина (письмо от 3 ноября 1920 года): «Если действительно такие деньги посылались, то я хотел бы иметь какие-то данные об их посылке. Тогда я бы впрямую смог бы что-либо сделать более положительное»[305]. Москва отмолчалась.

Между тем, нетерпеливые заимодавцы напоминали о долгах. 15 декабря 1920 года пришло письмо от главы обувной фирмы, который несколько лет назад ссудил Симонова 75 фунтами. Жалуясь на «ужасные условия» в обувном бизнесе, предприниматель настоятельно просил вернуть долг до конца года с учетом 7 % годовых[306]. Симонов ответил в тот же день, сознавшись, что денег у него нет. Напомнил обувщику, что брал деньги с оговоркой, что вернет их после официального признания его консулом[307], а этого не произошло.

Кое-какие доходы приносило распространение бюллетеня «Советская Россия», но подписчики платили крайне нерегулярно. 9 мая 1921 года Симонов в письме Дону Камерону, секретарю Социалистической партии Виктории, был вынужден напомнить о необходимости внести плату за текущий год. 12 мая Камерон прислал чек на 24 фунта четыре шиллинга[308]. Такие поступления были редкостью.

Доведенный до крайности, 6 мая 1921 года Симонов написал Чичерину: «Мне неприятно повторять тот же самый вопрос, вопрос финансовый, но я вынужден…». Подчеркивая, что он «в состоянии гораздо больше работать», если ему не придется каждый день думать о хлебе насущном, Симонов указывал на то жалкое, плачевное состояние, в котором оказался советский представитель в Австралии, подошедший к самой грани нищеты. Строки письма выдают отчаянье человека, который перестал стесняться, описывая свое незавидное положение. «Весь оборвался, а заменить ничего я не в состоянии. Износился так, что практически скоро будет не в чем выходить на работу… Я тянусь так без средств уже почти три с половиной года… Тянусь изо дня в день, ожидая, что что-то вот-вот получится»[309].

Отмечалось, что помещение, в котором находится консульство, совершенно не приспособлено для этого. «Можете представить, что у меня за контора за 13 шиллингов, 6 пенсов в неделю в Австралии». Она расположена далеко от торгового центра города и «крупных торговцев» и маклеров, «у которых имеются сведения о состоянии рынка», туда «не затянуть». Симонов жаловался на то, что у него нет «даже порядочной пишущей машинки, уже не говоря о машинистке», и ему самому приходиться разбирать корреспонденцию, которой «уйма». Он задолжал 500 фунтов, больше одалживать не может и не знает, на что жить[310].

Он просил Чичерина внести ясность в его положение и «что-нибудь сделать немедленно… Или снабдить меня финансами, или указать, как поступить». «Если находите, что, быть может, здесь больше нет особой надобности содержать консульство, то прошу сообщить, дабы я знал, что ответственность с меня снята»[311].

15 июня 1921 года Симонов пишет очередное и на этот раз последнее письмо наркому иностранных дел. Оно было еще более эмоциональным и острым, нежели предыдущие. Пренебрегая условностями дипломатического стиля, Симонов написал без обиняков: «В эти три с половиной года я находился в гораздо худшем положении, чем самый последний рабочий в Австралии… Делается досадно и больно, и совершенно опускаются руки… Сознаю, что я теряю свою трудоспособность… Часто встаю утром и не знаю, буду ли иметь возможность иметь завтрак… Жду каждый момент, что вот-вот буду выброшен из моей квартиры или моя контора будет закрыта, потому что мне нечем будет платить за аренду»[312].

Конец главы