Русская сатирическая сказка

Опустил их Иванушко-дурачок в пролубь и погнал домой пиво допивать да братьев поминать.

Был у Иванушка колодец, в колодце рыба елец, а моей сказке конец.

О царе и портном

Досюль жил-был царь на царстве, на ровном месте, как сыр на скатерти. Этот царь был охотник сказок слушать и сделал он по царству указ, чтоб сказали сказку, которой никто не слыхивал:

— За то, кто скажет, отдам полцарства и царевну!

Этой сказки сказать никто не находится!

Приходит из кабака швец, говорит царю:

— Ваше царское величество! Извольте меня напоить-накормить: я вам буду сказки сказывать!

И напоили, и накормили, и на стул посадили.

И стал сказки сказывать: «Как досюль был у меня батюшка — богатого живота человек! И он состроил себе дом: что голуби по шелому ходили — с неба звезды клевали! У этого дома был двор — от ворот до ворот летом, меженным днем, голубь не мог перелетывать!..».

— Слыхали ль этакую сказку, вы, господа бояре, и ты, надежа — великий царь?

Те говорят, что не слыхали.

— Ну, так это не сказка, а присказка: сказка будет завтра, повечеру. Теперь меня прощайте!..

Ушел.

И приходит опять на другой день, и говорит:

— Ваше царское величество! Извольте меня напоить-накормить: я вам буду сказки сказывать!

И напоили, и накормили, и на стул посадили.

И стал сказки сказывать: «Как досюль был у меня батюшка — богатейшего живота человек! И он состроил себе дом: что голуби по шелому ходили — с неба звезды клевали! У этого дома был двор — от ворот до ворот летом, меженным днем, голубь не мог перелетывать! И на этом дворе был выращен бык: на том рогу сидел пастух, на другом — другой; в трубы трубят и в роги играют, а друг другу лица не видно и голоса не слышно!..».

— Слыхали ль этакую сказку вы, господа бояре, и ты, надежа — великий царь?

— Нет, не слыхали!

Шапку взял, да и сшел.

Царь видит, что это человек непутный, — жаль стало царевну отдать.

Говорит господам:

— Что, господа бояре? Скажемте, что слыхали эту сказку, и подпишемте!

Господа согласились, что слыхали эту сказку, и подписались.

На третий день приходит этот портной и говорит:

— Ваше царское величество! Извольте меня напоить-накормить: я вам буду сказки сказывать!

И напоили, и накормили, и на стул посадили.

И стал он сказки сказывать:

— Как досюль был у меня батюшка — пребогатого-богатого живота человек! И состроил он себе дом: что голуби по шелому ходили — с неба звезды клевали! У этого дома был двор: от ворот до ворот летом, меженным днем, голубь не мог перелетывать. И на этом на дворе был вырощен бык: на том рогу сидел пастух, на другом — другой; в трубы трубят и в роги играют, а друг друга лица не видно и голоса не слышно! И на дворе была вырощена кобыла: по трое жеребят в сутки носила, все третьяков, т. е. сразу трех лет возраста! И он в ту пору жил весьма богато! И ты, надежа — великий царь, занял у него сорок тысяч денег!

— Слыхали ль вы, господа бояре, этакую сказку? И ты, надежа — великий царь?

Господа видят, что нечего делать, — говорят все, что слыхали.

— Ты, великий царь? Занял у моего батюшки сорок тысяч денег — вишь, господа все слыхали! А ты мне денег до сих пор не отдаешь!

И видит царь, что дело нехорошее: надо отдать царевну и полцарства, — либо сорок тысяч денег!

Отдал ему сорок тысяч денег.

И пошел этот портной опять в кабак, с песнями!..

Вот те, и сказка вся!

Хорошо, да худо

— Афонька! Где был-побывал, как от меня бежал?

— В вашей, сударь, деревне — у мужика под овином лежал.

— Ну а кабы овин-то вспыхнул?

— Я б его прочь отпихнул.

— А кабы овин-то загорелся?

— Я бы, сударь, погрелся.

— Стало ты мою деревню знаешь?

— Знаю, сударь.

— Что, богаты мои мужички?

— Богаты, сударь! У семи дворов один топор, да и тот без топорища.

— Что ж они с ним делают?

— Да в лес ездят, дрова рубят; один-то дрова рубит, а шестеро в кулак трубят.

— Хорош ли хлеб у нас?

— Хорошо, сударь! Сноп от снопа — будет целая верста, копна от копны — день езды.

— Где ж его склали?

— На вашем дворе, на печном столбе.

— Хорошее это дело!

— Хорошо, да не очень: ваши борзые разыгрались, столб упал — хлеб в лохань попал.

— Неужто весь пропал?

— Нет, сударь! Солоду наростили да пива наварили.

— А много вышло?

— Много! В ложке растирали, в ковше разводили, семьдесят семь бочек накатили.

— Да пьяно ли пиво?

— Вам, сударь, ковшом поднести да четвертным поленом сверху оплести, так и со двора не свести.

— Что ж ты делал, чем промышлял?

— Горохом торговал.

— Хорошо твое дело!

— Нет, сударь; хорошо, да не так.

— А как?

— Шел я мимо попова двора, выскочили собаки, я бежать — и рассыпал горох. Горох раскатился и редок уродился.

— Худо же твое дело!

— Худо, да не так!

— А как?

— Хоть редок, да стручист.

— Хорошо же твое дело!

— Хорошо, да не так!

— А как?

— Повадилась по горох попова свинья, все изрыла-перепортила.

— Худо же, Афонька, твое дело!

— Нет, сударь! Худо, да не так.

— А как? 

— Я свинью-то убил, ветчины насолил.

— Эй, Афонька!

— Чего извольте?

— С чем ты обоз пригнал?

— Два воза сена, сударь, да воз лошадей.

— А коня моего поил?

— Поил.

— Да что же у него губа-то суха?

— Да прорубь, сударь, высока.

— Ты б ее подрубил.