Русская Церковь накануне перемен (конец 1890-х – 1918 гг.)

Увидеться с митрополитом Флавианом архиепископу Сергию не пришлось – вскоре Киевский архипастырь скончался. Однако еще не «эвакуированный», то есть не отправленный в отставку состав Святейшего Синода успел откровенно изложить перед государем свое мнение о деле епископа Варнавы. 23 октября 1915 г. синодалы представили в Царское Село мотивированный доклад о неправомерных действиях сибирского владыки.

Ознакомившись с докладом, Николай II указал иерархам, «что действия епископа Варнавы, имея значение местного прославления, примеры коего дает русская церковная история, не нарушают предначертанного Синодом порядка всероссийского церковного прославления приснопамятного святителя Иоанна Максимовича» (выделено мной. – С. Ф). «Твердо верю, – заявлял он иерархам, – что Синод в горячей ревности еп[ископа] Варнавы о скорейшем прославлении чтимого его паствою святителя почерпнет оправдание его действиям в настоящей страдной для Родины године и ради мира церковного покроет их прощением и любовью»[855]. Понятно, что такое пожелание невозможно было игнорировать.

Впрочем, исполнять его, по воле государя, должен был уже новый состав Святейшего Синода.

Николай II одобрил следующий план ликвидации дела епископа Варнавы: когда шум утихнет, командировать в Тобольск одного из членов Синода для обследования, предшествующего открытию святых мощей. И действительно, спустя некоторое время в Сибирь был командирован преосвященный Тихон (Беллавин), будущий патриарх Московский и всея России, иерарх, далекий от всяких политических интриг и групповых интересов, не водивший знакомства с Григорием Распутиным. А 9-10 июня 1916 г. уже митрополит Московский Макарий совершил торжественное прославление святителя Иоанна Максимовича. «Старца» Григория на прославлении не было. Вскоре после окончания торжеств, 5 октября 1916 г., Варнаву возвели в сан архиепископа, что свидетельствовало о благосклонности к нему в «сферах».

Победа Варнавы дорого стоила митрополиту Владимиру – под благовидным предлогом поставления на самую «почетную» по старшинству Киевскую кафедру его удалили из столицы. А на место владыки был назначен экзарх Грузии Питирим. Вплоть до Февральской революции 1917 г. он оставался архиереем столичной кафедры, имея огромное влияние на обер-прокуратуру. Можно сказать, ведомство православного исповедания больше зависело от митрополита Питирима, чем он от него. К тому же владыка пользовался исключительным расположением императрицы, доверял ему и Николай П.

Первая встреча царской четы с митрополитом Питиримом состоялась 7 декабря 1915 г.[856]. Вскоре, 12 января 1916 г. архиерею была дана новая аудиенция[857]. Митрополит приезжал в Ставку, встречался с государем во время посещений им Царского Села, регулярно беседовал с императрицей. Последний раз Николай II и Александра Федоровна посетили обедню, которую служил владыка Питирим, незадолго до революционной катастрофы – 6 января 1917 г.[858]. Однако симпатичный высочайшим особам иерарх не пользовался уважением в глазах большинства собратьев-архиереев, в русском обществе о нем, как правило, не говорили ничего хорошего.

Владыка родился в семье соборного протоиерея города Риги. В Риге же в 1879 г. он закончил гимназию. Для сына клирика это было необычно: как правило дети духовенства, следуя семейной традиции, шли в «свои» средние школы – семинарии. Необычность может объясняться отсутствием в Прибалтийском крае той специфической кастовой окраски, «какая вообще свойственна духовенству»[859]. По словам знавшего митрополита Питирима князя Н. Д. Жевахова, любимым чтением будущего иерарха в детстве были Четьи-Минеи, за которыми он просиживал целыми днями. Родители не мешали религиозному развитию мальчика, «шли навстречу его сомнениям, утверждали его в вере, закрепляли заложенные природой основы». Особенно велико было влияние матери. В результате Павел Окнов сумел и в гимназии сохранить искреннюю веру, лишь приучившись «скрывать ее от окружающих, казаться не тем, кем он был»[860]. Князь Жевахов, которому принадлежат приведенные выше слова, старался доказать, что слухи и сплетни, распространявшиеся о Петроградском митрополите порождены непониманием природной застенчивости, глубокой религиозности и совершенной бескорыстности владыки. Духовная академия, по словам того же Жевахова, не была для П. В. Окнова этапом к духовной карьере, мысли о монашестве тогда у него не существовало. Лишь столкнувшись с завистью, карьеризмом, равнодушием к вопросам веры, существовавшими в среде академистов, будущий митрополит сделал окончательный выбор: тотчас после окончания (со степенью кандидата богословия) в 1883 г. Киевской духовной академии он принял монашеский постриг, так как мог жить «только в атмосфере правды, мира и любви». От пострига его пытались отговорить, «предрекая, что иночество явится для него чрезмерно тяжким крестным путем» (юноша был красив)[861].