Русская Церковь накануне перемен (конец 1890-х – 1918 гг.)

Как и большинство русских иерархов, московский архипастырь был сторонником восстановления патриаршества и децентрализации церковного управления. Но, мечтая о том, чтобы Поместный Собор состоялся в ближайшем будущем, как верноподданный он полагал необходимым ждать, когда государь сам назовет время созыва. Этим владыка напоминал Петербургского митрополита Антония (Вадковского).

Но по сравнению с ним митрополит Владимир, как считали современники, во многом проигрывал: «Простой и непосредственный, – он оказался серым и невзрачным для северной блестящей столицы». Протопресвитер Георгий Шавельский вспоминал рассказы о том, как при первом же посещении на рождественских святках 1912 года царской семьи, владыка «произвел на нее тяжелое впечатление своей угловатостью и простоватостью. Указанные недостатки, – продолжал далее протопресвитер, – не помешали бы, однако, митрополиту Владимиру оставаться на Петроградской кафедре, если бы тут не примешалось другое»[847].

Этим «другим» было резко отрицательное отношение владыки к сибирскому страннику Григорию Распутину. На личной аудиенции у императора митрополит Владимир изложил свое мнение о пагубном влиянии «старца» на церковные дела. Последствия не заставили себя долго ждать: после смерти Киевского митрополита Флавиана в столицу был назначен экзарх Грузии Питирим (в миру Павел Васильевич Окнов; 1858–1920), а митрополит Владимир – переведен на место почившего (правда, с сохранением должности первоприсутствующего члена Святейшего Синода).

Назначение удивило своей неожиданностью: кандидатом в Киев считался архиепископ Антоний (Храповицкий), в то время занимавший Харьковскую кафедру. Но ни он, ни кто-либо другой из известных иерархов не получил высокого назначения на старейшую русскую митрополию. Назначение в Петербург «совершенно бесцветной личности», как называл митрополита Питирима протопресвитер Шавельский, было осуществлено тогда, когда Святейший Синод еще не успокоился после скандала, вызванного самочинными действиями близкого к Распутину епископа Тобольского и Сибирского Варнавы (Накропина; 1859–1924).

В значительной степени история этого скандала повлияла на кадровые изменения, происшедшие после смерти митрополита Флавиана в среде православной иерархии, в том числе и на перемещение митрополита Владимира из Петрограда в Киев.

«Дело» епископа Варнавы началось с его попытки в кратчайшие сроки провести канонизацию глубоко почитавшегося православной Сибирью святителя Иоанна Максимовича. Владыка хотел приурочить ее к 200-летию со дня кончины святителя, которое отмечалось 10 июня 1915 г. С этой целью он обратился в Святейший Синод, куда также было направлено и ходатайство жителей Тобольска. 14 мая 1914 г. император поручил обер-прокурору В. К. Саблеру рассмотреть обращение в Святейшем Синоде. 22 ноября 1914 г. епископ Варнава донес его членам о вскрытии склепа митрополита Иоанна, а 8 декабря сами синодалы разрешили открыть лицо и части тела почившего. Казалось бы, все идет своим чередом, без видимых потрясений. Действительно, первоначально так и было: 23 января 1915 г. иерархи выслушали рапорт преосвященного Варнавы и рассмотрели предоставленный им акт осмотра останков святителя, определив продолжить запись чудес и их исследование.

Однако 3 апреля Святейший Синод получил новый рапорт епископа Варнавы, а 28 апреля владыка направил письмо Петроградскому архиерею, в котором повторил свое ходатайство о канонизации митрополита Иоанна. В ответ обер-прокурор написал Варнаве о необходимости отложить прославление до окончания войны. Но это епископа не остановило. В августе 1915 г., в обход Святейшего Синода, он послал телеграмму государю, испросив у него разрешения «немедля совершить не открытие, а пока хоть прославление, то есть пропеть величание святителю митрополиту Иоанну, о чем горько скорбит народ». За день до того, 26 августа, с такой же просьбой обратился к императору и Григорий Распутин. Последовало высочайшее согласие с указанием, что «пропеть величание можно, но не прославление».